Стратегия. Логика войны и мира
Edward Luttwak. Strategy: The Logic of War and Peace
Заметки на память
Об эффекте трения в больших системах
Предисловие
Я родился в Трансильвании на спорных территориях, во время самой великой и самой гибельной из всех войн, и, возможно, именно по этой причине стратегия всегда была для меня не только профессиональным занятием, но и страстью. Может быть, это чересчур смелое утверждение, когда речь идет о предмете, который, во-первых, не имеет точного определения, а во-вторых, вызывает подозрение в том, что призывает к войне и раздорам. Тем не менее цель этой книги состоит именно в том, чтобы определить внутреннее значение понятия «стратегия». И надобность в извинениях отпадет, если признать, что логика стратегии подразумевает поддержание мира в той же степени, что и ведение войны.
В книге не дается советов насчет того, какую стратегию следовало бы проводить Соединенным Штатам или любой другой стране, действующей на международной арене. Моя цель, скорее, состоит в том, чтобы выявить универсальную логику, определяющую различные формы войны, а также конфликтные ситуации, складывающиеся между нациями и в мирное время. В человеческих поступках самих по себе — абсурдных, саморазрушительных, величественных или подлых, совершаемых в ходе войны или в процессе управления государством, — невозможно отыскать какую-либо логику. Но логика стратегии проявляется в итогах того, что было сделано и не сделано, и именно при рассмотрении этих последствий, зачастую невольных, можно лучше понять ее природу и действие.
Критически настроенный читатель вправе изумиться невероятной амбициозности данного исследования. Зная, что все события военного или мирного времени слишком беспорядочны для того, чтобы их могла разъяснить наука в точном значении этого слова, он может заподозрить, что впереди его ожидают одни сплошные банальности или, что еще хуже, бессмысленные лженаучные выкладки. Я могу просить лишь о том, чтобы окончательный вердикт был отложен до конца чтения — и все же словечко-другое в качестве разъяснения, пожалуй, не помешает.
Долгое путешествие к указанной цели начиналось без столь амбициозных задумок. Читая различную литературу по военной истории, изучая более подробно судьбы Римской и Византийской империй, обобщая опыт своей профессиональной деятельности военного аналитика и специалиста, работавшего в различных «горячих точках» — на поле боя, я, так же как и мои предшественники, мог прийти лишь к одному выводу: любой опыт войны уникален, он является производным неповторимого сочетания политических целей, преходящих эмоций, технических ограничений, тактических ходов, оперативных схем и географических факторов. Однако с годами в перспективе начали намечаться некоторые соблазнительные закономерности. Постепенно вырисовывались все более и более четкие модели, одни из которых уже были рассмотрены в научных трудах по стратегии (главным образом в трактате Клаузевица «О войне»), а другие, по всей видимости, оставались пока еще никем не замеченными. Особую привлекательность исследованию придавало то обстоятельство, что эти модели не отвечают общепринятым ожиданиям: они не подчиняются привычной прямолинейной причинной логике.
Мое видение стратегии складывалось из впечатлений от прочитанного и проанализированного, из воспоминаний о собственном участии в боевых операциях, — и в конце концов я обнаружил, что ее содержание не сводится к прозаическому набору банальностей, а напротив, представляет собою парадокс, иронию и противоречие. Кроме того, логика стратегии, как оказалось, разворачивается в двух измерениях: в «горизонтальном», где налицо соперничество противников, стремящихся к противостоянию, к тому, чтобы отразить и обратить в свою пользу действия соперника (что и придает стратегии парадоксальность), — и в «вертикальном», то есть во взаимодействии различных уровней конфликта: технического, тактического, оперативного уровня театра военных действий и даже более высоких уровней, между которыми нет естественной гармонии.
Таким образом, нижеследующее представляет собою дорожную карту исследования. Это исследование начинается с анализа череды столкновений с динамическими силами в «горизонтальном» измерении, продолжается как восхождение, на один уровень за другим, в «вертикальном» измерении стратегии, а заканчивается синтезом обоих измерений — на уровне большой стратегии (grand strategy), на уровне окончательных итогов.
С того момента, когда первое издание было отдано в печать, я не переставал изучать стратегию и войну, без отрыва от профессиональной деятельности занимаясь этими вопросами и в полевых условиях, и в качестве советника. С точки зрения как теории, так и практики исходная идея продолжала развиваться, принося все новые и новые результаты, учтенные в настоящем издании. Это и понятие «постгероической» войны (стремления сражаться без жертв и его неожиданные последствия), и анализ последствий вмешательства третьих сил в ход гражданских войн (посредством внешней интервенции), и совершенно новый взгляд на достоинства и недостатки бомбардировок с воздуха (с тех пор, как точность бомбометания стала привычной). Таким образом, хотя общая структура книги осталась неизменной, изрядная часть текста полностью обновилась, а остальное было в значительной мере пересмотрено и осовременено. Конец «холодной войны» не изменил логику стратегии, но потребовал принять в расчет ряд ранее не рассматривавшихся примеров.
Об эффекте трения в больших системах
Суть стремления добиться внезапности состоит в том, чтобы снизить риск столкновения с силой врага — то есть риск боя. Но есть и другая разновидность риска: сама по себе она, может быть, и не смертельна для каждого отдельного из подразделений, участвующих в бою, но для всех боевых сил в целом еще более опасна, чем ошибочный маневр.
Данная разновидность риска проявляет тенденцию возрастать с каждым отклонением от простоты прямого хода и лобовой атаки. Это организационный риск, риск ошибок в исполнении запланированного, то есть неудачи, вызванной не реакцией врага, а, скорее, самыми заурядными ошибками, недопониманием, задержками и механическими поломками при разворачивании, задержками в снабжении, в планировании — в командовании вооруженными силами и в ходе самой операции. Когда предпринимается попытка снизить ожидаемый риск боя посредством любой разновидности парадоксального действия, включая маневр, секретность и введение противника в заблуждение, вся операция в целом будет проявлять тенденцию к усложнению и растяжению во времени, тем самым повышая организационный риск.
В промежутках между эпизодами сражения, которое может быть совсем кратким, именно организационные аспекты военного дела представляются самыми угрожающими тем, кому поручено этим заниматься. Опять-таки, каждое отдельное действие, которое нужно совершить, чтобы снабдить и поддержать вооруженные силы, командовать ими и выполнять боевые операции, может быть очень простым. Но в своей совокупности эти простые действия становятся столь сложными, что естественное состояние любых вооруженных сил, независимо от их размера, — паралич и неподвижность, и только сильное лидерство и дисциплина могут превратить это состояние в способность целесообразно действовать.
Представим себе группу друзей, собравшихся поехать на пляж на нескольких автомобилях, по одной семье в каждом. Они должны были встретиться возле дома, расположенного наиболее удобно, в 9 часов утра, чтобы сразу же выехать и очутиться на месте назначения в 11 часов. Одна из семей уже была в машине и готовилась выехать на место встречи, но вдруг ребенок заявил о своей неотложной нужде. Пришлось заново отпирать уже запертый дом, ребенок пошел по своим делам и возвратился, машину снова завели — и в итоге эта семья прибыла на место встречи с небольшим опозданием, в 9.15. Другая семья, которой предстояла более дальняя поездка до места встречи, опоздала уже серьезнее, забыв захватить корзину с провизией для пикника. Ее отсутствие обнаружили уже на самом подъезде к месту встречи, и к тому времени, когда эти люди вернулись домой, нашли корзину и присоединились к остальным, было уже значительно ближе к 10 часам, чем к 9.
Третья семья стала причиной еще более значительной задержки: когда все было погружено, и все сидели в машине, она не завелась: разрядился аккумулятор. Когда доступные средства были испробованы (время между тем шло), пришлось долго дожидаться грузовика-буксировщика с более сильными аккумуляторами. Когда двигатель наконец завелся, ехать пришлось неимоверно быстро, но к тому времени, когда семья добралась до места встречи, было уже далеко за 10. Но даже тогда немедленно отправиться в путь оказалось невозможно. Некоторым детям пришлось ждать больше часа, и теперь настала их очередь просить о краткой задержке. К тому времени, когда все было готово, по дороге на пляж уже шло оживленное движение, и вместо запланированных двух часов путешествие продлилось больше трех, включая непредусмотренные остановки, поскольку одна машина нуждалась в дозаправке, а одна из семей — в прохладительных напитках. В конце концов, до пляжа добрались, но запланированное время прибытия, 11.00, к этому моменту давно прошло.
Нашей воображаемой группе ни в чем не препятствовала активная недружественная воля; все случившееся было следствием непреднамеренных задержек и маленьких поломок — наподобие трения, мешающего работе всех движущихся машин. Этот термин, конечно же, взят из книги «О войне» Карла фон Клаузевица, чьи интонации узнаются сразу: «Все на войне очень просто, но эта простота представляет трудности. Последние, накапливаясь, вызывают такое трение, о котором человек, не видавший войны, не может иметь правильного понятия». Трение — та самая среда, в которой разворачивается любой вид стратегического действия, и самый постоянный спутник войны.
В нашем простом примере исходная задержка начала поездки составила более часа, а общая задержка оказалась гораздо большей. Легко представить себе, как может возрасти задержка, если в план будет включено больше семей. В конце концов, если добавить к нашей группе достаточное число семей, можно достичь точки, на которой поездка вообще не сможет начаться, поскольку все должны будут дожидаться прибытия последней семьи. Сколько семей нужно включить в план отъезда, чтобы задержка продлилась до конца дня, сказать невозможно; но нескольких дюжин, пожалуй, было бы достаточно. Однако даже это громоздкое скопище не сможет состязаться в численности даже с самыми маленькими армейскими подразделениями: ведь в одном-единственном батальоне, в скромном экипаже военного корабля, в одной-двух эскадрильях авиации насчитывается по нескольку сотен человек.
В вооруженных силах нет детей, которые могли бы стать причиной задержки; военная дисциплина может пресечь любой каприз, но во всем остальном дело здесь обстоит, кажется, гораздо хуже, чем в случае наших незадачливых семей, мечтающих о поездке на пляж. Прежде всего, потребности снабжения принимают совсем иные размеры, причем упущенного в предварительных расчетах нельзя наверстать, ненадолго остановившись на обочине. Флот, находясь в открытом море, может быть снабжен самым тщательным образом — но, если чего-то недостает, придется дожидаться следующего пополнения; равным образом для любого военно-воздушного или сухопутного подразделения, находящегося вдалеке от своих хорошо снабженных баз, окружающая местность будет равносильна пустыне, поскольку в наше время продовольствия и фуража уже недостаточно для того, чтобы поддерживать войска.
В нашем примере шла речь всего об одной механической поломке, но их будет гораздо больше в вооруженных силах, где основные виды оружия и транспортных средств, радары и радиостанции, а также все остальное электронное и механическое оборудование лишь в редких случаях столь же надежны, как большинство современных автомобилей, рассчитанных на использование в быту. Военное оборудование производится в гораздо меньших количествах, используется оно несравненно реже, и по большей части оно несопоставимо сложнее. Боевые танки, хорошо защищенные от вражеского огня, удивительно хрупки в своем внутреннем устройстве (особенно в трансмиссиях, как хорошо известно); каждое из тысяч электронных устройств одного-единственного боевого самолета подвержено поломкам с той же вероятностью, что и система зажигания легковой машины.
В задержке поездки на пляж не повинны никакие оперативные ошибки: мы предполагаем, что все водители были на высоте. Но, несмотря на усиленные тренировки, строгие проверки и частые упражнения, ни одно из подразделений вооруженных сил не может надеяться на то, что такое совершенство проявят все, кто должен иметь дело с различным оборудованием. Действительно, требуется немалый автоматический навык для того, чтобы вести машину в потоке дорожного движения, но гораздо больше нужно для того, чтобы управлять большинством военных машин. К тому же вместо многих лет ежедневной практики, доступной даже водителям-новичкам, большинство военных водителей располагают лишь несколькими месяцами на приобретение опыта, когда схожие операции повторяются лишь изредка, а поставленная задача абсолютно нова либо для самих водителей, либо для их оборудования.
В нашем примере план был очень прост: одна отправная точка, одна дорога и строго установленное направление. Кроме того, он был безупречен — если не принимать в расчет одну ошибку: отсутствие запаса времени, достаточного для, того, чтобы избежать часа пик на дороге к пляжу. В составленных в согласии со здравым смыслом военных планах видно стремление к подобной простоте, но достигнуть ее удается редко, потому что нужно координировать работу нескольких составных частей каждого военного подразделения, вследствие чего приходится выполнять несколько различных действий в определенной последовательности. Хотя военные, обладающие опытом планирования, будут стараться изо всех сил, чтобы учесть допуск на все иные виды трения, их собственные ошибки лишь прибавят к ним еше один.
Наконец, есть трение, затрагивающее командование акцией — или, если говорить подробнее, отслеживание и оценку поступающих разведывательных данных, сам процесс принятия решений, связь, а также общий надзор («контроль»), что в целом и составляет функцию командования. В нашем примере план действия был, но не было ни командования, ни разведки, ни связи, ни общего надзора; если бы все это присутствовало, остальная часть группы могла бы быстро узнать о бедственном положении, в котором очутилась третья семья, и позаботиться о том, чтобы достать другую машину взамен. Военные командные структуры с их разведкой и средствами связи существуют именно для того, чтобы обнаружить и преодолеть большие и малые очаги трения благодаря своевременному вмешательству, а также использовать подворачивающиеся в ходе боя возможности и бороться с возникающими при этом неожиданными опасностями. Но их собственная деятельность поставляет трению немало заложников: неверные, устаревшие или сбивающие с толку разведывательные данные приводят к ошибкам в принятии решения; даже при наличии крайне передовых, надежных и безопасных во всех отношениях средств связи сообщения могут искажаться, направляться не по адресу или вообще не отправляться. Так, единственной задачей корабля радиоэлектронной разведки ВМФ США «Либерти», по ошибке атакованного израильскими ВВС в июне 1967 года, был перехват сообщений, но сам он не получил приказов покинуть военную зону до того, как его атаковали. С тех пор был достигнут значительный технический прогресс в разных областях, но плачевные ошибки в сфере связи продолжаются — в основном из-за перегрузки сетей. Кажется, никогда не бывает никакой запасной информационной емкости или же она существует лишь недолго: как только новые системы или технологии обеспечивают эту дополнительную емкость, обмен сообщениями, в свою очередь, возрастает, по мере того как сообщения, которые прежде вверялись бумаге и почтовым ящикам, получают новые технические возможности для передачи (можно много сказать о пользе молчания, когда дело доходит до телекоммуникации, находящейся в полном распоряжении тех, кто ею пользуется). Что же касается ошибок «контроля» в военных командных и контрольных структурах, то они практически неизбежны, если учесть тонкий баланс между необходимостью осуществлять общий надзор над боевыми подразделениями и противоположной ей необходимостью предоставлять каждому из них некоторый простор для инициативы.
Если все источники трения приняты во внимание, если признано, что их совокупность обычно оказывается больше их простой суммы, поскольку одни виды трения взаимодействуют с другими, что еще больше ухудшает результат, то проясняется значение организационного риска во всей его полноте. Как наша воображаемая группа семей может вообще потерять целый день, чтобы добраться до пляжа, если станет достаточно многочисленной, так и любая военная акция может завершиться неудачей по внутренним причинам, даже если в ее ходе не придется напрямую столкнуться с сознательным противодействием противника. Поломки, ошибки и отсрочки, каждая из которых, возможно, сама по себе и незначительна, могут скопиться, образовав собою непреодолимое препятствие любому целесообразному действию. Ничто на войне не встречается так часто, как непредусмотренные отсрочки, длящиеся часами, а то и днями (возможно, критическими), а то и целыми неделями. Ими полнятся анналы мировой истории, они стали причиной многих поражений. Именно в этом контексте — то есть в контексте неизбежного трения войны — нужно рассматривать все попытки достичь внезапности: всякое парадоксальное решение, принятое ради того, чтобы застать врага врасплох, в силу неизбежного отклонения от самого легкого и простого хода действий будет лишь повышать трение, а вместе с ним — и риск организационного поражения.
О преобладании парадоксального действия
Таким образом, преимущества внезапности, предоставляемые парадоксальными схемами, сводятся на нет не только из-за утраченного боевого потенциала, сознательно принесенного в жертву неожиданности, но и вследствие дополнительного организационного риска. Но полностью определяемые линейной логикой бесхитростные военные действия, где самыми простыми методами на всю мощь используются все доступные ресурсы, не так уж часто встречаются в анналах военной истории и еще того реже избегают критики впоследствии. По крайней мере, хотя бы некоторые элементы парадоксальной логики всегда будут наличествовать при подготовке и проведении самых удачных военных действий.
Правда, военных лидеров, войска которых обладают абсолютным преимуществом, вполне можно оправдать за отказ от внезапности ради полномасштабной подготовки, для того, чтобы применить всю свою силу самыми прямолинейными методами и снизить организационный риск. Так обстояло дело, например, на первых этапах колониальных войн, где бы они ни велись; до тех пор, пока туземные воины не научились рассыпаться перед лицом хорошо обученных европейских солдат, снаряженных скорострельным оружием, лобовые атаки были очень эффективны. Это происходило и в течение последних месяцев Второй мировой войны в Европе, когда американская, британская и советская армии, обладавшие огромной огневой мощью, отдавали предпочтение открыто готовившимся атакам на немецкую армию, пребывавшую в упадке; точно так же ВВС этих стран отбросили все ухищрения и приступили к массированным дневным бомбардировкам, которым почти не сопротивлялись немецкие и японские силы ПВО. Это все еще были военные действия, но логика стратегии больше не применялась, потому что реакцию врага (да и само его существование в качестве сознательного живого организма) можно было попросту не принимать в расчет. Если враг настолько слаб, что его войска кажутся просто пассивными мишенями, которые вполне могут быть и неодушевленными, то обычная прямолинейная логика промышленного производства со всеми своими обычными критериями производственной эффективности вступает в полную силу, а парадоксальная логика оказывается неуместной. Клаузевиц говорил: «Существенное различие между ведением войны и другими искусствами сводится к тому, что война не есть деятельность воли, проявляющаяся против мертвой материи, как это имеет место в механических искусствах, или же направленная на одухотворенные, но пассивно предающие себя его воздействию объекты — например дух и чувство человека, как это имеет место в изящных искусствах. Война есть деятельность воли против одухотворенного реагирующего объекта».
Хотя стратегия включает и предотвращение войны, и ее ведение на всех уровнях, от тактики и до большой стратегии, из нее нельзя почерпнуть никакой информации о сугубо административном аспекте военных действий, в котором воля реагирующего врага не играет ни малейшей роли. Бесполезно натягивать на ногу ботинок на три размера меньше нужного или применять оружие не по назначению — в этих случаях от парадоксальных действий не будет прока; точно так же не стоит обходить стороной и застигать врасплох врага, который настолько слаб, что любой его реакцией можно просто пренебречь. Однако столь благоприятные условия встречаются крайне редко: ведь мало найдется тех, кто примет осознанное решение сражаться со значительно превосходящими их силами противника.
Несколько более распространено иное явление: вооруженные силы считают себя значительно превосходящими противника и поэтому следуют прямолинейной логике, чтобы оптимизировать управление своими ресурсами, и даже не пытаются застичь врага врасплох, предприняв подобающие парадоксальные ходы. На деле роль, отводимая парадоксальному началу в ведении войны, должна отражать осознаваемый баланс сил, и часто так и происходит.
Уже само по себе парадоксально следующее: именно те, кто оказывается материально слабее и потому имеет веские основания опасаться прямолинейного столкновения лоб в лоб, могут извлечь наибольшую выгоду благодаря самоослабляющему парадоксальному поведению — если, конечно, вследствие этого удается достичь преимущества внезапности, которое все еще может принести победу.
О взаимообращении победы и поражения на войне
[…] В области стратегии ход событий не будет до бесконечности развиваться в одном и том же направлении. Напротив, текущий ход действий стремится обернуться своей противоположностью, если только вся логика стратегии не перевешивается каким-нибудь внешним обстоятельством. Если же этого не случится, логика приведет к самоотрицающему развитию, которое может достичь крайней точки полного взаимообрашения, отменяя и войну, и мир, и победу, и поражение, и все, что они в себя включают.
Посмотрите, что происходит с армией, победоносно продвигающейся вперед на пространном театре военных действий. Состоялось уже не одно, а много сражений, но никакой «перемены участи» не произошло. Одна армия по-прежнему вынуждает другую отступать. Возможно, потерпевшие поражение разбегаются в панике или же их вот-вот поймают в ловушку и уничтожат, и поэтому война близится к завершению путем переговоров или капитуляции. Но и в таком случае, как мы увидим, все еще остается возможность взаимообращения противоположностей, хотя и не в рамках именно этой войны. Однако если армия, потерпевшая поражение, продолжает сражаться, даже отступая, начинает возникать схема взаимообращения.
Победоносная армия продвигается, отдаляясь от своей родной земли, где тренировочные лагеря, промышленные предприятия, склады и мастерские еще недавно поддерживали ее успехи. Она должна получать все, что ей требуется, посредством линий снабжения, которые становятся длиннее и длиннее. Идет ли речь о гужевом транспорте, о железных дорогах, о грузовиках или, в более позднее время, о самолетах, доставляющих топливо, артиллерийские принадлежности, запасные части и все остальное, — расстояние ослабляет их возможности. Кроме того, более дальние расстояния увеличивают возможность поломок или просто перерывов на техобслуживание, и это становится важно, если общая оснащенность снаряжением уже недостаточна. И напротив, разбитая армия предположительно приближается к своим основным базам снабжения, так что ее линии поставки становятся короче. Подкрепления в наступающей армии должны совершать более длинные переходы для того, чтобы добраться до действующих частей; а у отступающей армии может и не быть источника подкреплений; но, если они есть, их путь до линии фронта становится короче.
Поэтому победоносная армия должна прилагать все больше усилий к тому, чтобы просто поддерживать свою жизнеспособность. Возможно, ей придется отвести людей и оборудование с передней линии фронта, чтобы усилить свои команды снабжения, или же отвлечь для этих целей подкрепления. Напротив, армия, терпящая поражение, может снизить свои усилия по доставке необходимого; ее командиры могут черпать боеспособную живую силу и оборудование для усиления войск на линии фронта из команд снабжения.
Победители вступают на территорию, которой прежде владел враг, а на ней могут быть недружественное население, вооруженные партизаны и даже регулярные солдаты, намеренно оставшиеся в тылу противника, чтобы вести партизанскую войну. В лучшем случае военное управление недавно занятой территорией потребует некоторых людских и материальных ресурсов, которые, вероятно, будут возмещаться тем, что можно реквизировать на месте. В худшем же случае придется встретиться с вооруженным сопротивлением, с саботажем и нападениями на железнодорожные пути, на дорожные конвои, на склады, на команды обслуживания и на штабы в тылу. Тогда армия-победительница будет вынуждена отвлекать боевые отряды от их обязанностей на передней линии, чтобы поддерживать безопасность в тылу: выставлять часовых и патрули, формировать силы быстрого реагирования.
[…] Победа сбивает с толку, а поражение учит.
В случае победы все привычные приемы, тактические решения и методы той или иной армии будут огульно сочтены верными или даже блистательными — включая даже те, что нуждались в серьезных улучшениях. Именно это случилось с израильской армией после ее впечатляющей победы в 1967 году. Быстро разгромив многочисленных египтян, надежно окопавшихся сирийцев и дисциплинированных иорданцев благодаря одной лишь комбинации танковых атак (без какой-либо поддержки с воздуха для воспрещения действий противника)[12], командующие закрыли глаза на факты, свидетельствующие о том, что потенциально эта тактика была уязвима. Ведь Советский Союз мог начать поставлять, а арабы — использовать и массово разворачивать противотанковые и противовоздушные ракеты. Чудесная победа на трех фронтах в течение шести дней затмила собою полезные выводы, которые можно было бы сделать, проанализировав несколько эпизодов, в которых израильские войска потерпели небольшие тактические поражения и понесли неожиданные потери. Поэтому израильская армия не озаботилась усилением своих танковых подразделений за счет самоходной артиллерии и хорошо подготовленной пехоты, снабженной современными бронированными транспортными средствами. Вместо этого военный бюджет был потрачен на то, чтобы приобрести больше танков, и притом более совершенных; из-за этого очень мало средств выделили на артиллерию, а пехота, состоявшая по большей части из резервистов, осталась со своими устаревшими, времен Второй мировой войны, полугусеничными машинами с открытым верхом.
Когда в 1973 году снова началась война, танковые войска действовали вполне успешно в оборонительных боях, но понесли значительные потери при атаках на египтян, снабженных противотанковым вооружением, поскольку израильских танкистов не поддерживала ни артиллерия, которая могла бы подавить врага, ни пехота, которая могла бы уничтожить его напрямую. Похожая ситуация сложилась и с израильскими ВВС, которые без труда родили от ракет арабских ПВО в 1967 году и поэтому впоследствии предпочли приобрести больше боевых самолетов, чем средств радиоэлектронной борьбы. Правда, и в 1973 году израильская авиация была способна справляться с большим количеством более современных советских противовоздушных ракет в руках арабов, но лишь в том случае, если ей удавалось начать военные действия, систематически атакуя противника налетами на самых малых высотах, чтобы вражеские радары не могли их засечь. Когда же израильские ВВС были востребованы для того, чтобы наносить удары по наступающим арабским войскам вообще без какой-либо предварительной кампании по подавлению врага, они понесли большие потери из-за противовоздушных ракет и зенитных орудий.
Поражение — гораздо лучший наставник, чем победа. Неудача обостряет критические способности и ослабляет сопротивление переменам, свойственное защитникам статус-кво, поэтому предложение способа исправить ситуацию, скорее всего, не вызовет сильного отпора. Именно это случилось с арабами после их сокрушительного поражения в 1967 году. Они научились осознавать ограниченность своих возможностей и больше не пытались напрямую состязаться с израильтянами. Вместо попыток соревноваться с противником в прямых сражениях бронетехники арабы, отдавая себе отчет в том, что в маневренности они здесь значительно уступают, положились на статичную, но очень плотную противотанковую оборону; вместо воздушных сражений, где они не могли сравняться с противником, положились на плотную систему ПВО. В конце концов, они проиграли и войну 1973 года, но с гораздо менее разрушительными последствиями в сравнении с 1967-м. Египет захватил и удержал за собою некоторую территорию на Синайском полуострове, хотя и потерял значительно больше территорий в самом Египте.
То же самое произошло и с израильтянами. Все уроки, которые можно было извлечь благодаря тщательному рассмотрению того, что в действительности произошло в 1967 году, были наконец усвоены в 1973-м. В 1982 году, когда израильтяне вели следующую войну, их бронетехника и ВВС очень мало пострадали от ракетных средств обороны.
Если предположить, что промышленность и население все еще мобилизованы, побеждающая армия по-прежнему получает достаточно подкреплений, а возрастание ее силы будет обеспечено, даже если она продолжает наступать, то эти внешние составляющие могут упразднить логику «ослабляющегося вторжения». Но, если дело обстоит иначе, если наступающая армия не получает необходимого притока подкреплений, тогда в самом ее наступлении будет заложена тенденция к ее ослаблению, в то время как в поражении и отступлении армии, ранее терпящей поражения, будет заложена тенденция к ее усилению.
Последние изменения: 5 февраля 2017