Соль: все

Я люблю самолеты за то, что в них думается не как обычно. Когда на вопрос «с сыром или курицей?» отвечаешь, сидя в полуметре от враждебной, прекрасной и огромной стихии, то в голове подкручивается колесико масштаба и начинаешь по-другому ощущать, на что в жизни можно забить, а что — важно. Я гоняюсь за этим чувством и поэтому летаю настолько часто, насколько могу.

Смена масштаба крута, но постоянные перелеты сжигают немало нервов.

В самом начале карьеры путешественника я запихивал в голову время и место вылета, стикеры «не забудь паспорт», «найди заранее телефон местного таксопарка», адрес проживания, тамошнюю погоду, необходимость пройти регистрацию на рейс и еще десяток дел. Но голова не резиновая, и начались сбои. Мне доводилось вбегать с высунутым языком в последнюю минуту в аэропорт Шереметьево и обнаруживать, что вылет — из Домодедова. Я приезжал на рейс без паспорта. Оказывался в незнакомом городе без наличных и роуминга, с отключенными кредитками. Я вошел в клуб лопоухих пассажиров, которых зовут по громкой связи.

Чтобы разгрузить голову, я вырастил систему хранения инфы о поездке: почтовые папки для хранения посадочных талонов, гостиничных броней, контактов встречающих. Завел календарь. Научился вбивать в чеклист все, что нужно к поездке, и сократил время сборов до 20 минут.

Оказалось, что этого мало.

Даже при работающей системе через полгода города начали сливаться в голове в один. Я все время возвращался в почту, чтобы еще раз уточнить время вылета и куда предстоит лететь на этой неделе, и подсматривал, на какой из паспортов взят билет. Несмотря на разложенные по папочкам письма, за несколько ночей до очередного рейса мне начинали сниться тревожные сны с беспокойными авиаприключениями. А еще я поймал себя на привычке заглядывать в статьи о потерянном багаже — и это стало звоночком о том, что силы на обслуживание процесса тратятся впустую.

Конечно, самый простой выход — нанять жертву-секретаря, чтобы голова пухла у него, но это жирно и неспортивно. Я поискал другой вариант, облегчающий жизнь, и он, естественно, нашелся.

Я понял: иногда экономия пары часов времени приводит к тому, что ты их проводишь в жутком напряге и нервах. Некоторые деньги лучше отдать. Зато стоит хранить самое главное — сосредоточенность и ясность головы.

Вот мое правило, сильно упрощающее поездку: стоит беречь не время и не деньги, а ясную голову. Береги внимание.

Как беречь внимание

Чтобы в путешествиях не отвлекаться на все подряд, я стараюсь летать, делая как можно больше одинаковых операций, в одно и то же время, в одних и тех же условиях.

Например, я отправляюсь в другой город, чтобы провести публичный рассказ в субботу. Рассказы всегда начинаются днем, в одно и то же время. В один город нужно прилетать в пятницу и жить там ночь, а в другом можно сэкономить денег и прилететь рано с утра в субботу, незадолго до начала рассказа. Но лететь в субботу — ошибка, которой я больше не делаю: это стоит очень большой траты внимания. Я уже неплохо знаю себя, и понимаю, что всю неделю буду пытаться вспомнить, когда точно перелет — в пятницу или субботу, буду судорожно высчитывать, на сколько надо ставить будильник, чтобы успеть на вылет в субботу утром, а потом — сколько времени ехать из аэропорта к началу рассказа в другом городе, и не понимать, успею ли я. Поэтому я всегда прилетаю в пятницу. Дополнительная ночь не дома стоит дополнительных денег, но я спокоен, а еще не сбиваю свой утренний побудочный ритуал.

Теперь всегда ношу с собой паспорт в одном и том же внутреннем кармане рюкзака: минус еще немного переживаний, взял я его или нет, минус немного нагрузки на память. Пришлось завести рюкзак, из которого украсть паспорт нелегко.

Билет на проход из поезда аэроэкспресса в аэропорт я всегда покупаю в одном и том же месте: сразу после посадки в поезд. Никакой лишней суеты: зашел, открыл в телефоне привычное приложение, на одном и том же экране программы привычно выматерил разработчиков, привычно купил билет.

Тариф с безлимитным интернетом по стране для меня лучше, чем постоянная возня с включением-выключением роуминга. Вроде бы ты проводишь часть времени дома, так стоит ли платить? Мой ответ — да, просто чтобы не держать это больше в голове. Заодно и аэропортовые вайфаи, требующие перерегистрации каждые полчаса, и задалбывающие паролями в эсэмэсках, отправляются в топку. В пику рассуждениям «у богатых свои причуды» — постоянно подключенный интернет по всей стране оказался сильно дешевле роумингового.

Единое таксишное приложение, работающее во всех областных городах, избавляет от необходимости узнавать перед поездкой телефон местного таксопарка: выходишь в аэропорт прибытия, открываешь одну и ту же прогу, вызываешь одними и теми же кнопками машину, привычно звонит робот, ты привычно его сбрасываешь, мозг не нагружается.

Чтобы привычного вокруг меня было как можно больше, я вожу с собой ту же мыльницу, в которой держу мыло дома. И тот же цикорий с постоянными утренними сухофруктами, которыми начинается день. Я прекрасно понимаю шейха Саудовской Аравии, который возит с собой в поездку скарб на нескольких самолетах: я в свою очередь пробовал брать с собой тапки, электронные весы и коврик для зарядки, но понял, что где-то должна быть граница, и это все явно за ее чертой. Зато домашняя одежда — внутри границы комфорта, и она ездит со мной.

Чтобы не отвлекаться на поиск подходящей еды в дороге, я готовлю еду на поездку дома: это отнимает меньше времени и сил.

И круче всего работает отказ от хранения всей полетно-поездочной инфы в почте. Раньше у меня была стопка из писем с бронью гостиницы, пэдээфом о продаже билета, посадочным от авиакомпании и сообщениями от тех, кто меня должен был встретить. Сейчас я собираю все, что знаю о рейсе, в один файлик, и больше не нужно мучительно выкликивать номер телефона гостиницы или время рейса и аэропорт: все на месте, все по делу. Меньше кликов, меньше когнитивной нагрузки, больше спокойствия.

В итоге начинаешь меньше уставать и остаются силы на то, чтобы посидеть попялиться в окно и посмотреть на море облаков. И хорошенько подумать, с курицей тебе бутерброд или с сыром.

Каждый год я начинаю очередной лекционный сезон. Определяю десяток городов, открываю продажу билетов, и затем мне остается только прилететь к назначенному часу, выйти к залу людей и начать рассказ о том, что я считаю нужным и полезным.

Я назначил проведение самой первой лекции, когда у меня в голове внезапно начал набухать материал. Ну типа как каша в горшке, и заклинание «горшочек, не вари» че-то не работало. Из меня перли все новые мысли, умозаключения и открытия, и надо было их куда-то выговаривать.

Я тогда совсем не умел понимать, что стоит включать в лекцию, а что — нет. По ночам метался по кухне, писал тезисы на салфетках и обрывках бумажного скотча, раскладывал их на полу и выклеивал на стене. У меня не было редактора, который бы помог. Не было понимания, как что должно быть устроено. Зато была куча страхов: я ужасно боялся потерять на публике зубной протез (не потерял), проспать на самолет (не проспал), устроить посредственную лекцию (этого было навалом), усыпить людей (и этого) или сказать че-нить не то (а это случилось раз сто).

Когда прошла первая лекция, я был готов сгореть от стыда. Сейчас пришел опыт: страхи обосраться никуда не делись, просто сверху на них лежит гора из попыток сделать хорошо, так что теперь у меня есть спасительные рецепты. Я представляю, каким способом надо редактировать лекцию так, чтобы она не звучала фальшиво. Как научиться определять, когда остановиться. Как не дать слушателям уснуть. Как-таки нащупать ускользавшую от тебя полгода мысль и переписать все за четверть часа перед началом. Как сбацать внятный анонс. По каким признакам понять, что время шутить. С какой интонацией сообщать организаторам, что мне не нравится расстановка нескольких сотен стульев в зале. Как ободрять робких спрашивателей, мягко закруглять зануд. И еще несколько десятков методов, помогающих делать лучше.

Но текст — не про рецепты достижения успехов и удач: меня, если честно, заебали тексты про успех и удачу. Я вообще считаю, что вера в чтение книжек чужих рецептов мешает открывать свои.

Потому главный рецепт — не про успех, а про отрезвление. Он до дебильного прост и неумолим: от твоих способностей и твоего мнения о своем мастерстве и прошедшем рассказе ничего не зависит. Просто назначь следующую лекцию и продавай билеты.

Не понимаешь, как скомпоновать материал? Назначь следующую лекцию и продавай билеты. Кажется, что звучало фальшиво? Назначь следующую лекцию и продавай билеты. Неудачно шутил? Назначь. Следующую. Лекцию. И. Продавай. Билеты.

Лектора делают максимально хорошим лектором не чувство юмора на старте, не навык структурного мышления, и не знание секретов редактуры, а только повторы. Ты никакой лектор и тебе не нравится то, что ты делаешь? Раз: назначь лекцию и продавай билеты, два: потом уже иди думай, как сделать лучше.

Прокачка работает независимо от того, что ты там понял о своих умениях. Даже если ты думаешь, что все говно, то техника неумолимо растет. Увы, она не зависит от тебя. К счастью, она зависит лишь от того, делаешь ли ты полноценные повторы.

И лучше рецепта «Назначь следующую лекцию и продавай билеты» есть только один рецепт.

Назначь десять лекций сразу. И продавай билеты.

У меня в ванной есть душевая лейка. Обычно лейки крепятся к стене на держатель, а ты под ними стоишь и поешь, но в нынешней мой ванной держателя нет, и поэтому я держу лейку одной рукой и не пою: я сосредоточен на держании душа и намыливании одной рукой. И при этом всегда думаю: о, надо бы закрепить уже лейку и намыливаться нормально.

И когда захожу почистить зубы, я замечаю лежащую как придется лейку и тоже вспоминаю: да, нужно же ее повесить. Мою руки, смотрю по сторонам: о, держатель же нужен, точно. И так каждый день несколько раз, с утра до вечера. Но несмотря на постоянное повторение, на стене место под лейку все никак не появлялось.

Забраться под столб воды и от души фальшивить назло соседям — настоящий кайф, достойная воплощения цель. Это знает любой, но не моя голова: по ее меркам это — цель не настолько манящая, чтобы хоть что-то сделать.

Как выживать без стремления к цели

Это нарушение не мешает ездить по жизни и все делать, но особенным образом. Работу хитрого механизма проще всего объяснить через два разных вида мотивации.

Первый вид — мотивация стремления к цели. Когда у ребят такое есть, они легко загораются и их тяжело остановить. Они — из тех, кто упорно пытаются взобраться на гору год за годом и плевать, сколько раз не получалось раньше. Стремящиеся к целям говорят себе, что просто теперь надо собраться получше и сделать еще одну попытку. Че сидеть-то тут да ничего не делать? Та же история у них с прыжками с парашютом, неожиданными поездками и развеской душа. Представил — захотелось — сделано.

Другая мотивация называется «мотивация избегания неудач». Это когда настолько привык себя винить за прошлые ошибки, что стараешься ни во что лишний раз не ввязываться. Сидишь под горой и бубнишь себе: все равно мы не доберемся наверх, сто раз уже не получалось, срывались и было больно, давай лучше поднимемся вон на холмик и останемся там. Постепенно появляется привычка не делать ничего опасного, а потом — вообще во всем сомневаться и все откладывать. Это вот как раз мой случай.

Интересен механизм, позволяющий при этом поднимать жопу и добираться до вершины горы: это можно сделать легко, только надо, чтобы за спиной была еще большая опасность.

К примеру, чтобы пересилить себя и делать неприятное дело, надо найти человека, которому можно пообещать сделать что-то, и постоянными срывами и переобещаниями превратить его в закипающий вулкан. Когда видишь, что лава вот-вот попрет и станет совсем плохо, срабатывает мотивация избегания неудач, и ты — бац — и взбираешься на гору. Но не потому, что тебе хорошо на горе, а потому, что лава жжется больнее.

Поэтому рабочий метод, когда не ощущаешь цели, таков: оттягивать дела до последнего, когда уже настолько стыдно, что начинается пиздец, и делать их в истерике. И в итоге ты год за годом ты ходишь по замкнутому неудачеизбегательному кругу.

Есть еще один метод — превращение всего на свете в манящую игру, но это большая тема и о ней надо говорить отдельно. Сейчас все-таки закончим про целевую слепоту.

Ни туда, ни сюда

Я честно пробовал разжечь в себе целестремительный огонек. Пошел даже читать книжку из жизни вечно позитивных высокоэффективных людей-миллионеров. Говорил себе: Людвиг, делай по рецепту — возьми ручку, листочек, и составляй свой список я-хочу, как в книжке сказано: «Я хочу быть богатым и успешным человеком, любящим мужем и отцом, и так далее». Потом понял: для меня это все как для дальтоника приглашение порисовать цветными фломастерами. Мой список «Я хочу» состоит из одного пункта: я в этот момент хочу только спать.

Выспался, собрался с силами, перечитал книжку и предпринял еще один рывок. Заставил-таки себя написать общепринятые мотивирующие цели и две недели вел список дел, помня про целеуказание. Ну типа «я хочу найти препода по-английскому, чтобы уметь разговаривать по-английски бегло».

Я уверен, что книжки не ошибаются и метод составления целей работает. Это даже можно будет проверить — достаточно будет лет через пятьдесят посмотреть на список и сравнить, что хотел и что в итоге получилось. Только надо будет вспомнить, в какой из попробованных и заброшенных мною программ этот список остался — то ли в «Эверноте», то ли в «Тудуисте», то ли в «Асане», то ли в «Хабитике». Или вообще в одном из десятка слегка начатых блокнотов внутри большой коробки в шкафу.

В общем, я не смог. Понял, что цели меня точно не зажигают.

Но избегать неудач я тоже к тому моменту устал: постоянный страх того, что ты сделаешь что-то не так, очень сильно портил жизнь. Я пытался заменить перестраховочную мотивацию с помощью психологической работы, но в голове долго не щелкало.

Оставалось только ждать. Все это время я снова и снова заводил проклятые списки и следил за тем, по каким причинам не делаются дела.

Прорыв

Месяц назад я зашел в ванную и увидел неприкаянную душевую лейку. Я автоматически подумал: надо прибить держалку. А потом подумал: блин, ты уже два года снимаешь эту квартиру, и каждый день по нескольку раз думаешь об этой сраной лейке. Повесь ее уже, но не для песен в клубах пара, а для того, чтобы просто перестать о ней думать. И это обоснование меня наконец-то зацепило. Я почувствовал слабое ощущение зеленого огонька внутри.

Я открыл на смартфоне программу со списком дел полугодовой давности, стер все, что там было, и написал «Повесить лейку, чтобы перестать об этом вспоминать». И меня вштырило. Я пошел по квартире и закинул туда все, к чему возвращался мысленно много месяцев. Не потому, что мне нужно, чтобы это было сделано. Не потому, что иначе семья будет разбрызгивать лаву — уже понятно, что не будет. А чтобы просто больше не ходить мыслью по кругу.

Может быть, это проросли упражнения, а может быть, это лайфхак, я точно не знаю. Но цель, которая меня заняла — перестать возвращаться мыслями к одному и тому же. Она слишком просто звучит: совсем не как «построить дом». Но зато она — единственная цель, которая откликается во мне.

Я умею избегать: я чемпион мира по избеганию и неввязыванию. Окей, значит я могу избегать избегания и не ввязываться в неввязывание.

Теперь моя мотивация — избегание избегания неудач.

Дальше было все то же, что у всех: неделю собирался съездить в магазин за держателем, пока не понял, что не доеду никогда. Бился с интернет-магазинами: склады тупили с заказом, продавцы — с датой, курьер приезжал не туда и не вовремя. Когда я обрел нужную коробочку, мариновал ее несколько дней на подоконнике. Но вчера, когда отловил, что возвращаюсь к держателю мыслями, я освежил видосиком технику сверления кафеля, и таки повесил вожделенную деталь на стену. А потом водрузил свой металлический флаг в дырочку над этим Рейхстагом.

Я сделал это не потому, чтобы был душ: это меня не зажигает. И не потому, что иначе стыдно: это был бы провал. А просто затем, чтобы не бегать мыслями по одному и тому же кругу. И еще несколько сотен дел в этом месяце я сделал ровно по той же причине. И я не знаю, почему эта цель работает. Но только она у меня и работает.

Теперь главное — не думать каждый раз, заходя в ванную, что я сделал это. Остается верить, что я справлюсь.

Самое простое дело в мире — завести новенькую сияющую привычку. Например, понимаешь, что хватит транжирить зарплату, вдохновляешься полезными советами — и вуаля: в твоем смартфоне поселяется нужная программа, а ты клянешься себе отныне записывать все траты. Готово, прошло 10 минут, и вот теперь вы с привычкой вместе.

Первая неделя пролетает, как волшебный медовый месяц: вы неразлучны, она тебя подбадривает, вы симпатичная пара. Ты с жаром рассказываешь о ней друзьям.

Дальше начинаются небольшие трудности во взаимопонимании — вроде все как в начале, но случайно вечером на второй неделе понимаешь, что несколько расходов остались почему-то не записанными: в кафе посидел, а внести счета в программу забыл.

На четвертой неделе тебя охватывает стыд, ты решаешь, что хватит быть тряпкой, нужно собраться и выполнять свои же обязательства. Стыда хватает еще на неделю, ты записываешь всё (с горечью и яростью). А потом ты срываешься, а сорвавшись, не возвращаешься в лоно семьи: в записях все равно уже столько дыр, что продолжать мучения бессмысленно.

Проходит несколько месяцев, деньги утекают. Ты даже уходил к другой программе, но там та же самая история. Решаешь: все-таки тебе нужна она, без нее пропадешь. Ты собираешься с духом и отправляешься на седьмой экран, в папку «Свалка», вытаскиваешь оттуда программу на первый экран. Сдуваешь с привычки пыль, клянешься попробовать еще раз, заставляешь себя быть дисциплинированным. На третий день сталкиваешься с чудовищным непониманием, на восьмой — устраиваешь скандал. Потом постоянно мечешься между состояниями тещи и всепонимающего другана. Теща пилит: «Стыдись! Возьми уже себя в руки». А друган: «Да забей, ну видно же, что тебе с ней неинтересно и нет волшебного взаимопонимания».

Именно в этот момент становится ясно, что ты за человек: кто-то может игнорировать трения, затыкать гнев, проявлять силу характера и заставлять себя продолжать во имя цели. Уверен, мы все преклоняемся перед этими богами воли и с восхищением смотрим им вслед. Прощайте, друзья, а мы останемся тут и посвятим остаток текста людям-тряпкам.

Если не умеешь жить с одной привычкой, не умеешь жить и с другими. В моем гареме полно разбитых сердец — там и привычка заниматься английским, и привычка не есть сладкого по вечерам, и десятки других: штанга в зале по четвергам, разбор файлов из папки «Файлы на разбор» и из коробки со старыми жесткими дисками, и так далее.

И везде одна и та же проблема: двигать дело хочется, но сила трения настолько велика, что все тормозится.

Но не все потеряно: я узнал несколько способов, позволяющих отменить трение вообще. Два серьезных: психотерапия и медитация, и третий — мой любимый: лайфхаки-анальгинки.

С терапией все основательно: специалист смотрит на нежелание вести денежные записи как на хвостик ниточки и помогает размотать весь клубок, на конце которого прячется отгадка — откуда такое сильное сопротивление и нежелание, что тебя аж трясет от мысли об очередном заходе в программу. Клубок может привести к вытесненному страху, забытой прошлой травме и прочим Терапевтическим Терминам. Итог в том, что ты приходишь за решением проблемы с наведением порядка в деньгах, а можешь нечаянно получить бонусом гораздо больше, чем предполагал: внутреннюю гармонию и ощущение счастья, что бы эти слова не означали. Правда, надо решиться на поход к психологу. Еще одно препятствие — цена сеансов, но это только так кажется: если разобраться, то экономишь после вмешательства столько, что входной билет окупается несколько раз.

Второй способ — тренировки, проходящие в молчаливом сидении — совсем про другое: ты слушаешь инструкции и учишься управлять раздражением и эмоциями.

Когда человек не умеет медитировать, эмоции увлекают его за собой: начал возмущаться — и все, остановиться не можешь. Пока испытываешь гнев, или страх, или беспокойство, ты захвачен и не получается выйти. А затем срабатывает отторжение: если запись денег постоянно вызывает у тебя гнев, тебе в итоге проще не соваться в программу.

Медитация учит замечать порывы эмоций и оставаться спокойным, не поддаваясь им: ты видишь гнев, даешь ему уйти, а записи про потраченное в кафе остаются в смартфоне. Профит огромный, но и тренировки потребуют времени.

От третьего способа я испытываю щенячий восторг. Он поверхностен и ничего не меняет ни в твоем внутреннем устройстве, ни в методах контроля: это придумывание лайфхака, и оно работает как таблетка, снимающая не глубинную причину, а наружную боль.

Придумывание личного лайфхака состоит из сыщицкой прелюдии и капанья маслицем. Сначала ты вызываешь внутреннего сыщика, запускаешь еще разок привычку, идущую с трением, и внимательно наблюдаешь за появлением предательской бесячки.

Вот ты пришел в кафе. Вот закончил есть и пить. Вот зовешь официанта. Вот ты расплачиваешься кредиткой. Вот оставляешь купюру на чай. А теперь ты лезешь в программу занести запись о трате кредиткой. А потом — еще раз, чтобы вбить запись о чаевых. И сыщик докладывает, что нашел бесячую операцию, убившую ваши отношения: ты ненавидишь вводить две записи подряд, постоянно переключая интерфейс между карточным счетом и налом.

Программа написана американцами, а в Штатах можно списывать с кредитки и счет, и чаевые. В русских заведениях так делать нельзя: официанты получают нал, и ты все время вынужден перебирать счета. Оказывается, ты ненавидишь не запись денег, а переключение в интерфейсе: именно эта постоянная необходимость менять счет бесит и искрит.

Суть сыщицкой работы в том, чтобы найти самую мелкую заусенцу, которая делает неудобно, и о которую ты вечно недовольно спотыкаешься. Чем меньше операция, тем лучше.

Другие примеры микротрения: в английском бесит то, что моя голова отключается на середине урока, а впереди еще двадцать минут пытки. В отказе от сладкого по вечерам — то, что приходится уговаривать себя отказаться от тортика именно в конце дня, когда силы кончились, и по-другому их получить негде.

Дальше нужно придумать только то, как капнуть капельку масла на точку трения. Это интересная инженерная задача, и ее проще всего решать необычным способом, который нарушает общепринятый ход мысли.

Бесит переключаться между счетами? Надо в бюджетной программе два счета — карточный и нал — слить в один общий. Да, ты не имеешь такого точного контроля, как раньше, но спустя несколько недель оказывается, что он по-настоящему и не нужен: это какой-то выматывающий перфекционизм. Взамен понижения требований ты получаешь снижение трения и счастливо ведешь себе записи весь следующий год.

Не можешь перестать есть сладкое? Начни есть сладкое каждое утро: я, например, снижаю трение тем, что за завтраком ем курагу и чернослив. Утром быстрый углевод усваивается лучше и не наделает бед. Вечером стоишь перед витриной и помнишь, что сегодня утром был сахар, и завтра обязательно будет, без исключений: такое у тебя утреннее правило. В этот момент словно приходит уверенность и второе дыхание, и оказывается, что тортик может вполне подождать.

Устаешь на двадцатой минуте английского? Ну значит, надо объяснить все преподу и снизить трение. Для этого надо — о ужас перфекциониста — перейти на пять-десять минут на русский, пока голова не отдохнет. Или вообще заниматься двадцатиминутками. Не так эффективно, зато регулярно: продолжаешь круглый год, а не бросаешь на девятом занятии.

Формула лайфхака: сначала внимательно ищешь точку трения, затем капаешь маслом.

Боги из страны силы воли ненавидят масляное пятнышко на чистоте методов: у них занятия по сорок пять минут, сахар отключен полностью, все счета лежат отдельно. А у меня — нет. И сначала меня это напрягало, но я поискал причину напряга и добавил маслица.

И теперь хвастаюсь всем знакомым, не только какая мы с привычкой прекрасная пара, но и своим умением находить, куда нужно капнуть из масленки, чтобы всегда оставаться вместе. И тем, что нет никакой головной боли, и не нужно превозмогать себя.

Я бы не дожидался личного кризиса и развала семьи, и пошел к психологу раньше на несколько лет, если бы не сильнейшее сопротивление от одной мысли об этом походе. Мне было стыдно оказаться в положении человека, которому нужна помощь. И я нашел удобную дурацкую формулу оправдания:

Психолог — для психов.

Тогда я не знал, что сильнейшее сопротивление как раз и означает, что затронута важнейшая тема. В последующие годы мне несколько раз приходилось записываться к психологу на очередной курс, и я тогда пользовался индикатором — если стало стыдно думать о том, чтобы записываться, то пора записываться. Потому что:

Психолог — для того, кто сопротивляется мысли о походе к психологу.

Дело в том, что когда не нужен психолог, не испытываешь и сопротивления: тебе просто все равно.

Несколько лет назад в студии делался дизайн новой схемы московского метро. Схема удалась хорошей, да еще и дошла до финала: ее развесили в каждом вагоне, она ежедневно обслуживала миллионы пассажиров. Эта работа нравилась людям: почтовый ящик был забит поздравлениями, а френдлента — лайками.

Но я был горд и радостен только один день, а потом стал неспокоен: снова и снова спускался в метро, и жадно вглядывался в схему в вагонах. Сначала не понимал, чего меня так туда тянет, а потом дошло: я настойчиво искал грубую ошибку — обесценивающий всю работу промах, серьезную опечатку, провал.

Схему делали 11 человек, и каждый постарался безукоризненно ее вычистить, но я не успокаивался — и день за днем искал серьезный баг.

На моей стороне было время, и фактическая ошибка все же нашлась. В день печати на схеме были почти двести работающих станций и пять строящихся. Когда строящиеся станции постепенно открылись, я заметил, что их названия не попали в алфавитный список справа. Этим списком почти никто не пользовался, ошибка была несущественной, но она была фактической и тянула на недоработку. Важно было и то, что она была моей — ведь это я когда-то сказал: «Да кому эти строящиеся станции нужны в списке? Давай их уберем».

Баг нашелся, и раздражение сразу исчезло, я успокоился. Видимо, пока схема была безошибочной, она мешала моему привычному ходу мыслей.

Привычный ход мыслей — словно звучание внутреннего радио в голове. У меня тогда крутилась одна волна — «Радио сомнений в себе», и для его бесперебойного вещания и нужен был провал.

Радио сомнений в себе

В черепной коробке раздается тихий внутренний голос. Он звучит знакомо и ведет много разных радиопередач. Утреннюю — «Ну вот, очередной неудачный день». Затем в эфире наступает время для «Опять у тебя ничего толком не получится» и «Смотри, ты плохо стараешься». Вечером — «Ну вот, опять ты ничего не успел сделать, я же говорил», а еще «Так и есть, весь день прошел отстойно».

Но особое место в сетке «Радио сомнений в себе» занимает ежедневный выпуск «Ты не». Он крут тем, что умеет с тобой общаться: ведущий этой передачи комментирует твои действия в прямом эфире:

«Ты не можешь быть уверен, что получается хорошо. Не торопись радоваться: ошибка найдется.»

Или: «Ты не веришь на самом деле тому, что говоришь. Чувствуешь сомнение внутри? Вот видишь — ты не веришь.»

Или: «Ты недостоин и жалок. И это видят все.»

Ручка выключения у радио сломана. Ведущего передачи «Ты не» не остановить: он умный, знает тебя, всю твою память и все твои болевые точки.

«Ты не можешь сделать классно, и умеешь только обещать. Помнишь, тогда ты тоже обещал?».

Или: «Ты неуместно сейчас пошутил. Как и всегда, впрочем.»

Ведущий не умолкает. Ты не: неправ, некрут, неумен, ненадежен, не оправдал надежд. И доказательств полно — эй, ребята, включите ему послушать новый выпуск «Ожога» — топ-20 случаев, когда он обосрался.

Ты хочешь быть крутым неприступным чуваком, но когда тебе промывают мозги эфиром много лет, начинаешь повторять за ведущим подсказанные слова. Становится привычкой говорить «я не» и про себя, и вслух в разговорах с людьми. Целый день слышишь от себя:

— Я не понимаю, верный ли это выбор: я вообще часто выбираю, а потом оказывается, что выбрал не то.

Или: 
— Я не знаю, была ли эта работа полезна. Вроде да, но людей же много. Вдруг почти всем не але?

Или: 
— Я не уверен, что получилось хорошо. С одной стороны, вроде ничего, а с другой, бывало и лучше.

Собеседники смотрят на тебя странно. Пытаются убедить, что результатом можно гордиться. Что все не так плохо. Что хватит уже сомневаться. Но даже если им удается тебя ненадолго перестроить, ты все равно потом остаешься один на один с незатихающей волной сомнений. Официальную радиостанцию можно прервать, но нельзя выключить насовсем: даже если ты почему-то воодушевился, потом пара часиков непрерывного эфира — и ты снова не.

Но однажды мне удалось вывести из строя радиопередатчик на две минуты и воспользоваться этим временем, чтобы поднять восстание.

У сознания есть такая особенность: когда человек замечает, что расстроился, он сразу начинает расстраиваться из-за расстройства. Замеченная эмоция умножается на себя же. Если замечаешь, что беспокоен — начинаешь беспокоиться из-за беспокойства. Если бесишься и вдруг замечаешь гнев — приходишь в ярость еще и от того, что постоянно в гневе.

Однажды я разозлился и заметил это. Злость сразу умножилась: я разозлился на то, что все время злюсь. Обругал себя, вскипел и полез читать в интернет, как люди ведут себя при постоянном бурлении эмоций.

Я читал направо и налево, и вдруг спустя десяток статей мне стало спокойно как никогда. У меня появилось ощущение устойчивости. Я прислушался к мыслям. В эфире передачи «Ты не» появилось одно дополнительное слово.

Получалось так:

Я подумал: «Да, все у тебя плохо. Но ты не один. И есть люди, которые переживали то же самое, они знают, что с тобой происходит, и, похоже, они могут помочь. Нужно их найти. Найди их». И пока у меня в голове продолжалась двухминутная передышка, я успел написать автору одного из текстов, что мне нужна помощь.

Официальная волна восстановила вещание композициями: «Ты не боишься, что ты просто смешон?» и «Ты не можешь верить, что твои тайны не разболтают», но было уже поздно — я успел побыть не один. А потом получил ответ на письмо. И пока я снова был не один, передатчик умолк еще на пару минут, и я написал следующее письмо. И так получилось, что дальше было несколько лет занятий. И сейчас я вижу, что побеждаю волну.

Теперь я знаю, что люди, прервавшие трансляцию проклятого эфира навсегда, не просто есть: их много. Что психотерапия уже сто лет успешно занимается такими проблемами. Что многие терапевты приходят в это ремесло после личных трагедий, которые не слабее твоих. Что из зоопарка методов всегда можно подобрать что-то подходящее лично тебе. Что даже если не ладится с психологами, можно попробовать медитацию. А если причина — в каком-нибудь редчайшем нарушении типа феохромоцитомы, с этим все равно умеют успешно справляться.

Сопротивляться легче, если найти прошедших через то же самое, что и ты. И даже если кажется, что их нет, они точно есть — просто потому, что слишком уж много на планете людей.

И ты не один. Нужно всего лишь найти других.

У меня была проблема: я слишком легко выходил из себя.

От родительских телефонных замечаний я мгновенно загорался и долго-долго горел. Когда слышал о чужих победах — стыдился своей никчемности. Если заказчик указывал на недоработки, испытывал сильнейший гнев, а за ним — удары вины.

Я пытался выйти из-под давления: по полгода не звонил маме, игнорировал френдленты и не встречался с коллегами, старался общаться с заказчиками как можно реже. Это не помогало. Ты видишь, как кто-то ругается по телефону с родителями, и вспоминаешь о своем таком же разговоре, и о том, как он тогда закончился. Или прохожий пялится в новый смартфон, а тебя жжет: вон, люди делают настоящий дизайн, а ты? Да и тяжело не ездить на встречи, когда работаешь арт-директором. Защита моя по-прежнему была дырявой, каждый день несколько раз прилетало. Поэтому когда я попал к психологу, первым делом попросил научить меня защищаться от пробивающих ударов.

Уже через несколько занятий мне сильно полегчало. Я стал проще относиться к семейным разговорам, начал почитывать других дизайнеров и спокойнее переживать переделывание работы.

Появилось ощущение, что моя подводная лодка вынырнула пулей наверх, к солнцу. Я попрощался с психологом и следующие месяца полтора провел на волнах в великолепном настроении. Пробоины были закрыты. Я открыл люк с табличкой «Выход», вылез на палубу и грелся под теплыми лучами.

Потом внезапно выскочила первая заклепка: я обнаружил себя кричащим. Затем вторая: я поймал себя на мыслях о том, что надо бросать работу, потому что не справляюсь. Дальше все становилось хуже, корпус лодки постоянно заливало гневом, виной и депрессией. Я надеялся, что все вернется и я выплыву, но в итоге дырявое корыто снова ушло на дно.

И вот ты опять на дне. И опять слишком легко выходишь из себя. Бесишься от маминых слов. Стыдишься, что новый логотип сделал кто-то другой, а не ты. Получаешь письмо заказчика о том, что он не принимает дизайн, берешь ноутбук и с размаху бьешь им о дверной косяк. Ноутбучный экран раскалывается пополам, но вполне себе работает, только на нем навсегда остается вертикальная полоска. И эта полоска будет тебе уроком несколько следующих лет.

Но есть отличие. Ты побывал наверху. И теперь знаешь, что там ранящие удары не казались такими большими. И что, похоже, они выглядят огромными лишь потому, что ты смотришь на них из-под воды дурного настроения, а она чудовищно искажает действительность.

Ты не можешь перестать видеть все искаженным: сколько не говори себе, что в реальности ничего страшного не происходит, но когда на месте пришедшей эсэмэски тебе мерещится кромешный ад, слова не работают. Ты не помнишь, что ты делал, чтобы смотреть на мир по-другому, и даже не помнишь, как эта эсэмэска тогда бы выглядела.

Но зато ты теперь помнишь, что там, вверху-вверху, далеко-далеко над головой, во время крушения, от тебя осталась болтаться на воде маленькая светящаяся табличка со словом «Выход». И пусть до тебя даже не долетает ее свет, но ты успел тогда перекалиброваться, и знаешь, что она там. И тебе теперь надо туда вернуться.

У тебя есть одна вещь с поверхности — перекалибровка: крошечное воспоминание о том, что выход есть и ты его видел. И у тебя есть вторая вещь со дна — знание о существовании искажения.

И эти две вещи навсегда с тобой. А значит, в следующей попытке выплыть наверх твои шансы могут быть чуть лучше.

I

Как по мне, в походе к психологу самый классный момент наступает, когда договариваешься о дате и времени первого сеанса: как бы ни было тяжело, сразу становится полегче. От тебя больше ничего не зависит, шестеренки начали раскручиваться, теперь можно просто довериться профессионалу и надеяться, что там разберутся.

Мне повезло: действительно, там разобрались. Я пришел с головой-скороваркой, из которой во все стороны яростно хлестал пар, и получил моментальную помощь: объяснение, что нужно перестать запихивать пар обратно под крышку и методы, помогающие по-настоящему выпускать его наружу. Работать начало первое же выученное мною у Ольги упражнение: в момент ярости нужно было представлять своего двойника, имеющего право выражать гнев любым способом. Двойник был буен: кромсал людей, заливал улицы напалмом и всячески срывался с катушек. Воображаемая кровь капала, выдуманный асфальт остывал, мне становилось легче.

На занятиях Ольга помогала мне приоткрыть мои внутренние запертые шкафы и посмотреть в хранящиеся там закрытые коробки. Хотелось бы обнаружить там фигурки прекрасных сильных рыцарей на белых конях, но все места были заняты безвольными детьми, агрессивными надзирателями и тайными садистами. Мне было неожиданно, стыдно и страшно их встретить, но я доверял своему психологу — и не прятал найденные фигуры обратно в шкафы, а рассматривал и привыкал к их виду. Я слушал объяснения, откуда берутся эти ребята, почему их появление абсолютно естественно и как перестать бегать от этого зоопарка и научиться с ним жить.

К концу курса наступила полная победа: меня отпустило, депрессия прошла. Новые клапаны на скороварке работали — голова перестала быть источником проблем и грела радостным оптимистичным теплом. Вокруг меня была та же Москва, но я видел на ее месте простирающиеся новые земли. Я ходил по улицам и напевал.

Я стал радостен и здоров, сбросил десяток лишних килограммов и начал нравиться себе. Я пришел в порядок, и даже прошел немного дальше: пытался спасти всех знакомых, советуя им при первом же удобном случае ходить к психологу. Мне нравилось вдохновлять людей на подвиги. Я вылавливал людей с невеселыми лицами и уговаривал нытиков сделать со своей жизнью хоть что-нибудь. Иногда мысленно я улавливал легкий скороварочный свист на грани слышимости, но надеялся, что это неважно и все будет хорошо.

II

Через три месяца я снова переживал депрессию. С утра просыпаешься и ждешь неотвратимого ожога. И он тут как тут: первый за день приступ мрачняка приходит уже через пять секунд. И весь день до вечера занят калейдоскопом: приступы апатии, буйное возбуждение, истерика, унылое настроение, и так до самого сна. Новые клапаны не справились. Я был окружен свистящим паром.

Мне было стыдно за то, что я изменился недостаточно сильно. И еще за то, что, возможно, придется вернуться к психологу опять в разобранном состоянии. И еще было страшно: вдруг из этого состояния мне не выбраться никогда. Ну окей, я начну снова, или вообще поменяю метод и найду еще что-нибудь действенное, поверю, что все в порядке, но ведь нет гарантии, что снова не будет провала. Выходило, что обнадеживаться нельзя, и выхода нет.

А еще я чувствовал вину за то, что поверил в собственное спокойствие и решимость настолько, что рассказывал про них другим. В голову лезли примеры облажавшихся чуваков — типа автора бестселлера про приемы сохранения брака, осужденного на 25 лет за убийство жены. Сознание подсовывало образы людей, которые насмешливо шептались за моей спиной. Карающие образы были беспощадны, но в итоге это мне и помогло.

Давление стыда перед воображаемыми надзирателями нарастало с каждым днем, и в какой-то момент стало сильнее давления вины перед Ольгой. В момент очередного приступа истерики я отчетливо вспомнил, что еще несколько месяцев назад, в момент ясной головы, доверял ей, и подумал, что может быть она все-таки не будет меня осуждать за первую неудачу. Я решил записаться на следующий курс и написал ей снова.

И когда через несколько месяцев после окончания второго курса все стало хорошо, а потом снова пошел пар, я написал ей снова. И через несколько месяцев — снова. И через несколько месяцев — снова. И через несколько месяцев — снова. И через несколько месяцев — снова. И через несколько месяцев — снова. И через несколько месяцев — снова.

Сначала курсы состояли из цикла частых встреч в кабинете у психолога, но со временем сильно поменялись: число встреч в курсе сократилось до четырех-пяти, очные сеансы проходили реже, иногда по скайпу, зато в перерывах я делал много домашек — записывал ощущения, писал отчеты, выстраивал систему самостоятельных тренировок. От курса к курсу я ставил все более глубокие цели: если на первом курсе я хотел научиться быстрым приемам психологической самообороны, то на восьмом — научиться спокойно относиться к собственным ошибкам, а на десятом — исправить негативный сценарий, передающийся в семье по наследству.

Сейчас я знаю, что аргумент страха «не получилось в первый раз, не получится и потом» ложный — он не учитывает то, что от попытки к попытке ты меняешься, и спустя полгода подходишь к снаряду повзрослевшим и с новым опытом. Сумма опытов складывается в новое качество вне зависимости от твоих представлений и желаний. И когда ты видишь небольшие изменения, и все ждешь и ждешь огромного скачка, а он не происходит, то все, что тебе нужно делать — снова попрощаться с надеждой, и опять идти к снаряду. И потом однажды — бац — все складывается, даже если ты этого уже не ждешь. Просто внезапно понимаешь, что уже пора ложиться спать, а ожогов не было весь день. И вообще пар вокруг тебя больше не собирается — его сразу уносит свежий ветер, который дует в своей голове.

Я вижу, что теперь во внутреннем шкафу другие фигурки. На последнем курсе Ольга сказала, что кризис прошел — меня перестало волновать исправление состояния, и начали занимать, как развиваться дальше. Я не знаю, напишу ли ей снова с просьбой устроить курс: надеюсь, что нет. Но даже если да, ничего страшного. Я уже знаю, что иногда так бывает, что нужен еще один подход. И потом еще восемь.

Четыре года назад у меня была устаканенная жизнь. Мне было 35, вокруг — большая веселая семья, все норм. С деньгами — ну в принципе ок. Престижная работа, крыша над головой, жизнь на ближайшие несколько лет была определена и ясна. Все нормально, все как у всех.

Потом наступил кризис: брак внезапно сильно сдал, а потом вообще распался и я начал жить один. Было плохо, но в конце концов устаканилось — тем более, я проходил через это уже во второй раз.

Я переехал, начал устраивать одинокую жизнь. Это совершенно новые ощущения: приходишь домой вечером, а там ничего не изменилось с утра. Я обрел ребристую стейковую сковородку и полюбил яичницу в полосочку. Постепенно все вошло в колею, я справился.

Справился я и тогда, когда меня начали подтапливать депрессивные мысли. Я устроил индикатор из песни Земфиры «Любовь как случайная смерть», записанной в Зеленом театре. Нужно было вовремя отслеживать, сколько я уже гоняю ее в наушниках на бесконечном повторе — и если больше двух часов подряд, то отправляться выпить. Наутро становилось полегче, заряда хватало на пару недель.

Меня не опрокинуло и пришедшее в город вместе с весной обострение, превратившее всех вокруг меня в дебилов, не понимающих элементарных вещей. Особенно сильно эпидемия сказалась на коллегах. Я придумал противоядие: когда замечал промахи, то весь день придумывал колкости поязвительнее, а вечером садился и рассылал пораженным гневные письма. Постепенно они начали тщательнее обдумывать свои слова, и все вернулось в колею.

Я научился выживать в любых условиях. Меня не подкосило и то, что деньги начали тратиться со страшной скоростью, уходя с одной зарплатной и двух кредитных карт. У меня экстремально расширился ресторанный кругозор и появилась манера иногда дарить знакомым новые айфоны. Об этом периоде мне до сих пор из угла напоминает умеющий пылесосить космолет. Когда лимиты кончилось, я нашел выход: просто взял кредит на покрытие кредита и продолжил нормально существовать.

Ты просто живешь дальше, несмотря ни на что — ни на появившиеся приступы страха, ни на неясное томление в груди. Ну как-то приучаешься, все ок, пережидаешь паническую атаку, плывешь себе дальше.

Но однажды я понял, что происходит что-то ненормальное: я временами снова и снова возвращался к подсчету в уме квадратного корня из 6,12. Шесть и двенадцать взялось вот откуда: сначала надо взять 30 метров, умножить на два и потом разделить на ускорение свободного падения 9,8 м/с2. Я вычислял, сколько секунд лететь, если вдруг выйдешь в окно с десятого этажа. Выходило почти две с половиной секунды.

Еще выходило так, что в последнее время я постоянно думал об этом выходе. Особенно было интересно, что ощущаешь во время пролетания четвертого этажа. Четвертый этаж манил.

Я понял что, кажется, это ненормально. И, похоже, я достиг дна. И еще испугался, что совершенно не ощущаю, что что-то не так. Все же в принципе ок.

Тогда я задумался: а что, если я вообще не понимаю, что але, а что нет? Что, если я не могу себе доверять? Вот, например, свежая привычка стоя на балконе представлять, легко ли балансировать на перилах, она после чего появилась? И насколько это вообще типично для людей? Я вспомнил, что в кино сходящим с ума ребятам все кажется абсолютно логичным и решил на все посмотреть немного со стороны, поискав то, что я не делал еще год-два назад.

И вот тогда я понял, что, похоже, я тону. Что меня несколько раз в день захлестывают эмоции, и единственное, что я умею сделать с ними — либо впасть в истерику, либо начать пить. Что я думаю о самоубийстве. Что второй брак развалился через восемь лет, как и первый. И самое хреновое, что я вообще не понимаю, как так получилось.

Я отправился читать, что происходит с людьми при разводе. Нашел внятных вызывающих доверие текстов — оказалось, что они написаны психологом, и у автора кабинет в пяти минутах от моей работы. Единственное, что останавливало меня — что я же не псих, в конце концов. Нормальные люди к психологам не ходят.

И тут меня уколола отчетливая мысль: мне пора перестать делать нормальные для себя вещи, выдрать из ушей наушники и сделать что-то, совершенно ненормальное для себя. И что, похоже, начать мне нужно с того, чтобы попросить чужой помощи, потому что сам я не справляюсь.

Для меня это было тяжелым шагом — пойти говорить с кем-то о себе: все годы я боялся того, что иногда прорывалось изнутри; не было и речи о том, чтобы открыться кому-то другому. Но на следующие дни четвертый этаж не отпускал, ожоги не проходили, истерика не кончалась, и однажды я написал письмо о помощи.

Скоро наступит четыре года, как я делаю странные и новые для себя движения — и вижу, как поднимаюсь со дна. И мне кажется, что пока я его случайно не ощутил, у меня не было повода ничего делать. Спокойно так бы и утонул, веря, что все у меня нормально.

Триста четыре дня назад, когда я начинал заниматься медитацией, я не умел справляться с внезапными приступами паники и истериками, а теперь научился. Стал гораздо спокойнее, увереннее, голова работает яснее.

Теперь мне видно, что все эти дни я делал людям больно: я пытал их рассказами о пользе медитации.

Я даже пал так низко, что игнорировал пару раз появление у собеседников Того Самого Лица — вежливой резиновой гримасы человека, в который раз вынужденного слушать о пользе сидения в тишине, силе осознанности, и прочих мутных вещах. Простите меня, ребята, я гнал туфту.

Похоже, в моих 304 днях медитации главный ингредиент — не «медитация», а «304», и это меняет все рассуждения.

Медитация — это хорошо, но она не Рецепт Судьбы, а всего лишь одна из техник тренировки ума, типа изучения языков или скалолазания. Если сотню дней подряд садиться в машину и ехать по двадцать минут, то уедешь примерно на две тысячи километров. На велике продвинешься километров на пятьсот — не так далеко, но елки вокруг дороги все равно стопудово сменятся березами. Да даже пешком и то утопаешь на сто пятьдесят км. И считать, что жизненный пейзаж меняется только по причине автомобиля — значит не догонять фишку. Он меняется потому, что ты каждый день двигаешься вперед, и неважно на чем.

Я занимаюсь медитацией под программу «Хедспейс». Встаю по утрам, причесываю кошку, чтобы она не маялась, ощущая недостаток внимания, затем сажусь на край дивана и начинаю тренировку с Энди.

Энди Паддикомб — бритый налысо мужчина, бывший монах и атлетического вида цирковой артист, а сейчас — медик и автор курса медитации в моем айфоне.

Я включаю аудиозапись. Она на простом английском — я учил язык только в школе, и за год мне пришлось подсмотреть в словаре только десять незнакомых слов.

Сначала идет очередной кусочек побитого на сотни частей рассказа об управлении вниманием, потом — упражнения. Под аккомпанемент Энди я сосредотачиваюсь на звуках в комнате, затем на ощущении веса, перевожу фокус на дыхание, слежу за тем, как приходят мысли и еще немного учусь отпускать их из головы. Через несколько минут восприятие сужается, я успокаиваюсь, ко мне приходит ясность. Энди прощается со мной, я отправляюсь положить кошке еду.

Он сделал все, чтобы мне было легче садиться в его машину: нарисовано несколько мультиков, есть три курса для новичков, отдельно собраны медитации для экстренных случаев. Есть записи для прослушивания на ходу, в транспорте, перед сном. Для каждой двадцатиминутной медитации есть аналоги на 15 и 10 минут — если нет времени, можно гонять их. Собраны десятки курсов — про депрессию, тревожность, беременность, спортивные соревнования, рак и так далее через боязнь полетов к детским тренировкам. Есть возможность привязать профили друзей, следить за длиной непрерывных цепочек тренировок (у меня сейчас идет 217 день подряд). Программа показывает прогресс смешными чувачками, дает ачивки, работает в телефоне и компе, позволяет загрузить файлы и слушать без интернета. Только продолжай ехать.

И даже при этом мне бывают дни, когда я никак не могу запустить тренировку: это хорошо, когда ты понимаешь, что прошло 50 дней и ты в первый раз в жизни поборол приступ паники, но гораздо чаще пейзаж за окном не меняется. Ну просто сел и потренировался 20 минут, никаких изменений. Тогда очень легко превратиться в ребенка, который «Мам, а долго еще? А мы скоро приедем? А теперь? А сейчас?». Ему пофигу, кто сколько нарезал курсов и куда вы все едете, его волнует лишь то, что сейчас стало неинтересно.

У меня нет какого-то Системного Рецепта для таких случаев, потому что Системные Рецепты — это скучно, а я как раз хочу побороться со скукой; я просто стараюсь че-нить придумать по ситуации. Иногда меняю утреннее занятие на вечернее. Иногда отвязываю тренировку от кошки: включаю прогу не после причесывания, а по дороге на работу или перед сном. Иногда разрешаю себе оборвать длинные цепочки ежедневных занятий (пару раз счетчик обнулялся — было обидно, но свобода жизни не ради рекордов дороже). Несколько раз я хитрил — запускал запись, выключал звук и убирал айфон в карман: это позволяло слегка выпустить пар и продолжить на следующее утро без ощущения ярма.

Мне кажется, что главная заслуга Энди — то, что он расфасовал медитацию по небольшим простым тренировкам и снабдил подсластителями. Это как пилюля: не горчит, упакована в сладкую оболочку и если начал принимать, то не противно продолжать курс для конца. Если бы медитацию надо было принимать как уколы шприцом, то я бы не продвинулся так далеко.

Когда до меня дошло, что для того, чтобы сменился пейзаж, важнее топать вперед не быстро, а непрерывно, я устроил проверку. Раньше ходил заниматься высокоинтенсивным спортом в зал, и этот метод постоянно барахлил, а теперь выстроил дома тренировку с плавающей нагрузкой: она есть, но полегче и всегда ровно такая, чтобы на следующий день хотелось снова продолжить. И так удается пройти гораздо дальше.

Потому что непрерывность важнее скорости.

Однажды я соблазнился модой на онлайн-игры и заглянул посмотреть на «Варкрафт». Он оказался огромным ошеломляюще насыщенным миром, и меня крепко засосало. Я освоился, завел небольшой кожевенный бизнес, личного дракона, во время боев был лекарем. Как-то позвали в команду хорошего уровня — не мировой топ-10, но руки у всех росли откуда надо, я прижился и постепенно бойцы-пациенты стали приятелями: и порубиться, и поржать.

Довольно скоро я сидел в подземельях привычного сервера словно на чертовски любимой работе. С понедельника по пятницу ежевечерние походы до пяти утра. Короткий сон, выползаешь завтракать и в офис, вечером — бегом обратно воевать, опаздывать нельзя. Выходные — полные игровые дни, с небольшим перерывом на неотложные семейные дела.

Семье было интересно, когда же я остановлюсь, а мне было интересно лишь то, что там в «Варкрафте» будет дальше. Я научился узнавать домашние новости из записок на столе и огрызаться, чтобы меня оставили в покое. Что что-то идет не так стало ясно, лишь когда я раскачал первого героя до максимального уровня, навоевал ему крутых доспехов, а потом завел второго и все поехало заново. Спустя год после первого захода я решил бросить и стер игру.

Через несколько дней ломки я установил ее вновь. Оказалось, что рецепт «хочешь слезть с игры — перестань колоться» работает плохо, как любая другая прописная истина. Я попробовал надавить сильнее — опять стер, уже с намерением держаться сколько могу, но снова не смог и отступился. Позлился на себя, бессильно порыдал, вернулся к ненаглядным подземельям.

Я переждал пару недель и усилил натиск: в очередной заход сначала навсегда удалил боевого персонажа, удалил аккаунт и лишь затем стер игру. Потом, промучавшись, попросил техподдержку «Варкрафта» все восстановить. Они помогли, я вернулся. Подождал, перегруппировался, почитал советов, зашел на следующий круг: привязал аккаунт к случайному почтовому адресу, запер на огромный сгенеренный программой пароль, пароль и адрес стер, игру снес. Оказалось, что ребятам из поддержки и это не помеха. Параллельно, следуя советам, я пытался завести в реальной жизни какие-то интересные занятия, которые бы отвлекли, но ничего не получалось. Утром в голове туман, днем работа, по вечерам редкие семейные ужины, с девяти вечера драконы пополам с ненавистью к себе.

Тогда я пошел искать подсказок у бывших игроков, грызших тот же гранит. Лучший совет дал друид, прокачанный как полубог, которому удалось слезть с многолетней зависимости, воспитывать ребенка и лишь иногда заходить на экскурсии по местам боевой славы. Он рассказал неочевидную вещь: посоветовал ни в коем случае не пытаться отказываться от игры, а вместо этого перейти на другой сервер, там воевать только вместе со случайными незнакомцами и никогда во второй раз с одними и теми же людьми в группу не собираться.

Я не очень вдуплил, как это должно сработать, но даже несмотря на мрачный скептицизм, попробовал: деваться-то было некуда. В очередной раз попрощался с ребятами, сменил сервак, а там после очередного похода в подземелье, когда новые знакомые зовут тебя продолжить воевать вместе, говорил «нет, спасибо». И продолжал играть.

Секрет оказался в потере контакта со своей боевой шоблой: случайные одиночки не сыграны и показывают гораздо худший класс, чем многомесячная притертая команда. Все, что мне было нужно — отказываться от приглашений и не тренироваться вместе регулярно; через несколько месяцев я потерял интерес к постоянной возне со случайными попутчиками и смертям каждые десять минут из-за плохой общей координации. Ну и плюс оказалось, что силы воли в этом рецепте нужно ровно столько, чтобы сказать «нет, я на следующей неделе пас», и на это меня вполне хватало.

Через несколько месяцев раздражения неумелыми боями я плюнул и ушел из игры. Мне долго потом снились драконы, но желания возвращаться и снова вытирать носы не было. Спустя полгода, после особо острого приступа тоски, я зашел поиграть и понял, что мне скучно. Все как рукой сняло, я вышел и с легким сердцем подарил аккаунт.

Суть этой истории в том, что кнопка «просто бросить игру» никак не могла решить мою проблему, и не помогало ни повторное нажатие, ни мощное давление, ни битье со всей дури ногой. Все сложилось, только когда я попробовал другую, неочевидную кнопку: чтобы бросить игру, играй, но прекрати общаться. И несложное, но на первый взгляд противоестественное решение сработало. Ровно так же если не срабатывает кнопка на багажнике автомобиля, давить сильнее без толку: закрыто надежно, надо пойти поискать кнопку — сюрприз! — рядом с водительским сиденьем.

Примеров, убеждающих меня в существовании другой кнопки, в мире полно.

Классический — про прыжки в высоту. До 1968 года спортсмены прыгали, поднимая у планки ноги «ножницами»; революцию произвел 16-летний прыгун — Дик Фосбери достиг своего предела, старания не помогали, и тогда он начал прыгать, повернувшись к планке спиной. Тогда спортивная общественность не приняла дикий способ, а сейчас мировой рекорд сделан именно фосбери-флопом.

Советский плакат 1987 года. Вверху — перекидной стиль, внизу — фосбери-флоп. Авторы: А. Колтановский, Л. Остроушко. Фото с сайта rarita.ru

Из математики — про римские цифры. Они легко устроены: I — один, V — пять, VI — шесть, но превращают в ад любую арифметику: IV+IV = ? (Ответ: VIII). Чтобы легко и безошибочно считать, нужно не больше стараться, а система цифр с плавающим значением: если у римлян I всегда означал «один», то в арабской записи единица означает «десять» в 15, и «сто» в 150. И да, понадобился еще 0 для обозначения «ничего»; принятию этого противоественного значка человечество тоже противилось долго.

Пример из медитации — про выход из эмоции. Проблема: когда замечаешь, что ты гневно завелся, то сразу бросаешься успокаиваться. Но естественное сопротивление гневу ведет к тому, что начинаешь беситься уже от того, что ты бесишься. И чем больше стараешься не беситься, тем все хуже и хуже.
Неестественный, но работающий рецепт — переключить внимание с гнева на свое сопротивление гневу.

Прием работает, но как и вся медитация, абсолютно контринтуитивен: если бы это было не так, то вокруг все были бы спокойными, а медитация была бы не нужна. А так при обучении медитации приходится перекраивать естественные реакции, и именно поэтому практикующие ее выглядят немного не как все.

Про дизайн: иногда арт-директора говорили буксующему дизайнеру мне «Да забей, попробуй просто вот это». Сначала внутри поднимается волна «это вообще неправильно, так нельзя делать», и бросаешься доказывать, что это не может сработать никогда, а надо лишь чуть сильнее еще постараться. Потом доходит, что решение очень крутое, и неясно лишь, как ты его не увидел. Сейчас я знаю: ощущение неправильности — один из признаков того, что придумалось контринтуитивное (и, возможно, работающее) решение.

Залакирую примером про носки (из ЖЖ Вани Курманова):

«Я наблюдаю, как мой двухлетний сын пытается снять со своей ноги носок. Он хватает носок за конец, за ту часть, где пальцы, и тянет со всей доступной ему силой. Работает ли это решение? Нет, обычно его силы на это не хватает. (Попробуйте сами, если хотите.) Вот интуитивное решение — оно возникает „как-то само“, но в этом случае не срабатывает. (Например, когда он снимает варежки или перчатки — такой способ решения срабатывает на „ура“.)

Как снимает носок взрослый человек? Я, например, сначала освобождаю пятку. После этого уже возможны варианты: тянуть за носок — один из них. А вот для моего сына это (пока) — контринтуитивное, нетривиальное решение. Ну и кроме того, у него пока пальцы недостаточно ловкие, чтобы засунуть их в носок и освободить пятку.»

* * *

Принцип: не нужно надеяться, что естественно приходящее на ум решение, не открывающее выход, вдруг сработает, если надавить посильнее. Уже после первых неудачных попыток имеет смысл заглянуть в неожиданные углы — чтобы обнаружить там нужную, работающую кнопку.

Инструмент, превращающий «мак» в руль болида «Формулы-1». «Альфред» концентрируется на работе с горячими клавишами и ключевыми словами. Возможностей много; вишенка, превращающая прогу в торт — куча полезных модулей.

Пример первый, про модуль-переводчик: после добавления в «Альфреда» его можно вызвать из любой программы, не отвлекаясь от клавиатуры. Нажал горячую клавишу — впечатал слово — сразу увидел результат. Язык распознается автоматом.

Работа арт-директора в НИИ Дизайна книжной графики и ипотечных калькуляторов подразумевает, что ты можешь тарабанить как волк на птицефабрике в электронно-социалистической игрушке, только у тебя в корзинке вместо яиц — письма. При этом ты должен не просто поймать письмо-яйцо, а проверить его на еле видные изьяны, одни обвести, другие игнорировать, и швырнуть письмо обратно так, чтобы оно не проломило сдуру череп адресату, а даже наоборот — чтобы хотелось ловить еще и еще.

Раньше я думал, что проблема — в величине напора и считал, сколько писем в день приходит и уходит с сортировочной. Спустя почти десяток лет меня больше волнует не это, а то, что требуется быть очень внимательным (на предыдущих итерациях лекций я называл это «ясной головой», а потом понял, что ясную голову нельзя считать каким-то точным термином, а внимание — можно. Например, вот про мигание внимания и то, как его чинят медитацией).

Спустя двадцать лет внимательного всматривания в работу однажды в голове щелкнул волшебный переключатель и зоркий глаз все дольше не выключается и в разговоре (как-нибудь расскажу, как запустить щелчок).

Вот что удается заметить за первые одну-полторы секунды взгляда на письмо, еще даже не читая содержательную часть:

— с какого адреса отправитель присылает письмо (домашний, рабочий, в дороге; навел ли он порядок с адресами почты, или не может найти на это времени; я пока сам не навел и знаю, что это требует около десяти часов, а чтобы их найти, надо их скрести по сусекам месяц, и я жду),

— как написаны имя и фамилия в ящике (латиница, русский, порядок написания, есть ли шероховатости в транслитерации и почему),

— количество адресатов (и почему каждый человек не может быть убран из письма),

— есть ли в начале приветствие или человек сразу начинает переходить к делу,

— как он обходится без приветствия и какие приемы для захвата внимания использует (например, можно писать в начале письма имя человека, это работает как удар хлыстом),

— насколько письмо длинное (длинное = не умеет редактировать результат, если дизайнер, то не может потом сесть и взглянуть на работу и порезать все, оставив самое важное),

— цитирует ли человек содержательно кусок переписки (хорошо, потому что тратит время на оформление мысли) или оставляет прошлое письмо в подвале (плохо — не видит в этом смысла или устал),

— во сколько ушло письмо (умеет или нет организоваться так, чтобы было время на отдых, или однажды сорвется),

— сколько времени мое письмо ждало ответа (вызывало затруднения? был в дороге? не слишком ли долгая пауза? не надо ли пощупать, как организовано на проекте время?),

— как оформлена подпись (нет ли лишнего мусора, если есть — уступает общественному мнению и не понимает, как работает здравый смысл),

— используется ли просто-текст (ура!) или нет,

— не страдает ли пунктуация (умеет ли расставлять смысловые паузы и отделять один кусок в работе от другого),

— пишет с ошибками или без (люди, пишущие с ошибками, могут не замечать важных деталей),

— написано ли письмо в жанре «потока сознания» (мне мучительно больно их читать, и приходится иногда копировать и редактировать самому, чтобы понять, что важно),

— похоже ли, что каждый абзац содержит только одну мысль,

— есть ли троеточия (признак некачественного письма).

Спустя полторы секунды можно понять, в каком состоянии находится человек. Примерно так же служащие аэропорта или следователи достаточно быстро определяют, что ты нервничаешь, просто по твоей реакции на «Здравствуйте». Не нужно сотен тестов, секундочки вполне хватает: если чувак настолько взволнован, что недооформляет текст, то факты в письме стоит поделить. На сколько именно делить, подскажут троеточия и пунктуация. Есть, конечно, индивидуальные особенности, но обычно натренированный взгляд не ошибается. Мужчина, пройдемте поговорим.

* * *

Мне с недавних пор стало казаться, что внимание ко всем деталям — главный критерий качества общения. Проверить это просто: попробуй поотвечать часок быстро, но невнимательно: через неделю проекты уйдут в такой затяжной штопор, что мало не покажется. И это касается не только писем — практически бесполезно начинать разговаривать, если внимание не с тобой.

Мне показалось, что я начал опечатываться сильнее, чем раньше, и я решил позаписывать интересные сбои тела. Вот за пару месяцев записи из дневника по тегу «ошибка»:

Распознавание

В час пик на станции метро «Пушкинская» (это огромный подземный зал) секунд десять не замечал лестницы в центре. Помещение набито людьми, все движутся, лестница выскользнула из внимания. Причем, это же огромная лестница — если бы она выскользнула не из внимания, а просто, то человек сто полегло бы сразу. (Но тут все понятно: я хожу в метро, как блаженный — музончик воткнул в уши и думаешь о своем).

На картинке из энторнетов — зал пуст, в реальности там муравейник и все время мимо тебя кто-то проносится, а лестница стоит ровно и внимания не привлекает.

(Фото: quantum.livejournal.com/47460.html)

Еще один сбой распознавания и предсказания: при ходьбе машинально наблюдал периферическим зрением за тем, как мелькает белая подошва на кеде, отвлекся на мгновение и «увидел» лишнее мелькание: мозг фиксировал, что подошва в воздухе, а нога в этот момент была на полу. Записал, потому что понравился образ фантомной подошвы.

В Москве на Малой Грузинской улице стоит неоготический собор — Кафедральный Собор Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии:

(Фото с сайта «Геликон-Оперы».)

Подозреваю, что мимо этого здания проходит больше людей за день, чем бывает внутри за месяц. Но если нужно выбрать в районе несколько объектов, которые стоит разместить на карте местности, то среди них, безусловно, этот собор должен оказаться.

Очевидно, что дело не в том количестве людей, которые в него пытаются попасть. И не в его культурной ценности, и даже не в том, что он Создает Особую Ауру Района (хотя на самом деле да). Дело в навигационной, ориентирующей ценности собора.

Людям легче «отталкиваться» при построении маршрута от необычных зданий: «За кирпичным собором поверни направо». У зданий, выделяющихся из соседей, высокая ориентирующая ценность — такая же, как, например, у какого-нибудь одинокого дуба в поле.

Проверить это просто — представим себе улицу с восемнадцатью Кафедральными Соборами Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии, стоящими подряд. Тогда описание пути станет таким: «Витя! Пройдешь бесконечную группу кирпичных соборов и потом поверни направо»: здание между одинаковых соседей потеряет свою ориентирующую ценность.

Говорим об ориентировании — говорим о выделяющихся из среды объектах.

Дизайнеры не промахиваются. Они — ребята, каждый день тренирующие мелкую моторику, у них умелые пальцы и перо «вакома». Они точны: по нескольку часов в день контролируют попадания в экраны и планшеты. Сидят в офисе за ровным столом. Они сосредоточены, их ничего не отвлекает. И поэтому они доделывают интерфейс, пробуют его пальцем, откидываются в кресле и улыбаются: кажется, получилось удобно.

А пользователь мажет: у него не тренированные на мелкие движения пальцы. И еще он трясется в автобусе. В одно ухо ему говорит тупая соседка по маршрутке, в другое — диктор метро, в лицо дуют уличные ветра, сам он — в неудобных перчатках, ему холодно, или он там обливается потом. Потом он немолод, подслеповат, да и вообще скоро все. И остается лишь надеяться, что в гроб его загонит не бешенство от работы со сделанным молодыми дизайнерами интерфейсом для зорких орлов, попадающих в любой пиксель на лету без промаха.

У всех авиапассажиров в моей внутренней вселенной — лоукостерная несовместимость. Каждый из них уже выучил, что мир авиакомпаний-лоукостеров — это мир наценок: сверх билета накинь денег за еду на борту, за оплату билета картой, за сумку, за место у окна и так далее. Не добавишь сверху — поедешь сначала оплачивать билет налом в офис на другой конец города, а потом полетишь с одной барсеткой и в трусах рядом с храпящим жирным ребенком, брызгающим на тебя слюнями (общеизвестно, что храпящих жирных детей лоукостеры специально держат в штате, чтобы паксам жизнь медом не казалась). Причем лететь вы будете в багажном отсеке, зажатые чьими-то лыжами и чемоданами (оплаченными отдельно по конским ценам).

Все наценки держатся в тайне, чтобы выскочить на тебя адским сюрпризом уже тогда, когда нет выбора — у храпящего ребенка всегда на шее висит предательски банковский терминал, и можно либо терпеть, либо оплатить сверху $ 2.50, чтобы пересесть подальше. И да, сверху еще доллар за использование пластика. В общем, если за реакции на любые неожиданные доплаты у тебя внутри отвечает адская смесь из оголенных нервов и динамита, то лучше береги клетки, лети чем-нибудь другим.

Ну так вот, сначала я беру билеты «Аирбалтиком» из Москвы в Вильнюс с пересадкой в Риге, а уже потом по внутренней радиопередаче «Оказывается: дошло наконец» объявляют, что «Аирбалтик» — лоукостер. Начинает звучать симфония «Мрачное ожидание неизбежного», на центральном вокзале терпит крушение состав с ятакидумалом, поражающим все живое в мозгу, а командный центр по нейрорадио дает приказ готовиться к выживанию.

Чувствительных мелочей полно в любом деле, но иногда их становится настолько много, что лучшая стратегия — не тратиться на обсуждение. Адекватные, взрослые люди наливают чаю, идут в переговорку, усаживаются вокруг стола и отправляют стол в длинный круиз вдоль Списка вопросов для обсуждения. К последнему пункту вроде обо всем поговорили, можно сходить на берег, все молодцы, за работу. И бац — через неделю оказывается, что все-таки все пошло не туда: самое важное не обсудили. Потому что обсуждали Детали, Требующие Внимания.

Человеческое внимание — как топливо разговора: если оно кончается, обсуждение тонет. Эволюция поддержала внутри нас механизм, спасающий от долгих переговоров: племена, обсуждавшие у костра проекты каждый день по двенадцать часов, просто сдохли. Мозг оставшихся на планете людей отключается через час-полтора концентрации: думание головой — очень затратная операция. У каких бы трепещущих мелочей ни задерживался переговорный стол, однажды керосин волшебного внимания кончается и все присутствующие идут ко дну вместе с пачкой бумаги и стаканчиком, набитым ручками и ножницами.

— Коллеги, мы че-то утонули, давайте продолжим наш выматывающий круиз в следующий вторник. Вика, напишите всем отчет о встрече, а то мы тут говорили о настолько серьезных вещах, что их уже все забыли. И да, все, подготовьтесь – напишите новый список.

Совсем катастрофа, если в плавании меж деталей пришел поучаствовать какой-нибудь Беспокойный Чувак: вам конец. Мысль его не может проплыть спокойно мимо чего бы то ни было: эволюция одобряет умение чутко реагировать на каждый шорох. Двести тысяч предков чувака спасались таким образом от настоящих и мнимых опасностей и умирали не в кустах в зубах тигра, а в постели (окруженные вечными страхами и детьми-неврастениками). Будьте уверены, он потаранит обсуждение обо все айсберги.

Причем вы уже обессилете, а наш герой все еще будет готов плыть дальше: запас внимательности у него пополняется из подтекающего баллона тревожно-адреналиновой химии. (Я, кстати, из таких ребят, и уже несколько лет пытаюсь научиться закручивать подтекающую крышку адреналинового баллона.)

Приемы, слегка продлевающие концентрацию, есть, но они не очень круто работают. Слегка воодушевить сонных столовых пловцов призваны анекдоты-прибаутки и веселые случаи из жизни; правда, они отвлекают от темы. Бывает пятиминутный перерыв милосердия; также в некоторых компаниях практикуется раздурманивающий перекур; а еще можно сходить поесть, но потом совсем грустно возвращаться к теме, которая пилит твой мозг уже пятый час. Особняком стоят юристы, но не стоит размахивать ими в воздухе (даже если очень хочется): они могут торчать за столом часами лишь потому, что десятилетиями учатся спать с открытыми нестекленеющими на вид глазами. Подозреваю, что концентрирующие внимание списки придумали тоже они (другие кандидаты — политики: те умение мусолить псевдоважное тоже точат десятилетиями). Но в конечном итоге, если вы из маглов, а разговор муторный, долго вы не протянете.

Всякая деталь, требующая внимания, неизбежно отнимает свою часть внимания. Обсуди каждую — и сдохнешь.

Но есть, есть классный способ отправить стол к цели, к сути происходящего. Он противоречит устройству обычного думанья, поэтому неподвластен большинству необученных сырых людей, и сложен — требует знания особой техники.

Надо не причаливать к деталям, а обсуждать только Самое Важное, как если бы топлива у вас было лишь на пять минут и требуется прибыть в порт любой ценой. Работают вынесение стульев из переговорки, разговор стоя, ограничение времени (прости-прости-пора-бежать), обсуждение деталей в почте (письменное формулирование мыслей прокачивает искусство формулирования на порядок круче устного). Все техники быстрых планерок — про это: у нас нет времени, давайте сформулируем самое главное, а про остальное пишите письма.

В этот момент тревожноожиданцы обижаются и переживают — Требующие Внимания Детали остаются из-за этого вашего Самогоглавного необсужденными. Но можно забить: эти ребята переживают всегда и за все, и их опасения — просто зов тела.

Один из очень интересных инструментов в арсенале дизайнера — работающие паузы.

Часто бывает, что нужно усадить жопу на стул, и просто честно махать интеллектуальной киркой час: дизайн не сделает себя сам. Тут все понятно.

Проблема наступает тогда, когда морщить лоб предстоит часов десять.

Десять часов не часто найдешь (я хотел написать «Во-первых, десять часов не найдешь», но решил, что в этот раз обойдусь без нумерованных списков). Ну то есть, если быть реалистом, то вообще никак. Когда я из любопытства позаписывал время, то обнаружил, что у меня в сутках (после вычитания сна, зарядки, душа, готовки, приведения дома и себя в порядок, поедания еды, перемещений по городу, ответов на почту, тренировок и разгрузочного времени) — около часа-двух на дела, важные для меня.

Программ для записывания инфы — тьма. Пользовательские словарики иностранных слов, интеллект-карты, блокноты, ракладыватели фоточек по папочкам, записыватели мыслей, ту-ду листы, тайм-трекеры, бейзкампы, эверноуты, воркфлоуи: подозреваю, что мутаций — тысячи.

Главный критерий качества этих программ, зерно, которое позволяет сразу понять, хорошо проделана работа-мякотка или нет — это поведение софта в ситуации, которая решается в голове за пару секунд: когда ты окинул взглядом все данные и внезапно понял, как их надо переструктурировать в голове.

Если для того, чтобы перекроить все по-новому в программе, нужно устроить нудный час кликанья-выбирания-наведения, то программа, увы — неудобное говно.

Если перекраивание происходит влет, естественно, без напряга — значит, самая суть ухвачена верно.

Это правило работает везде, где есть хоть какой-то список данных: на внутренних админках сайтов, в табличных редакторах, программах для ведения списков.

Простой пример.

Принято считать, что грифельная доска (или маркерная стена) — хороший аналоговый инструмент организации информации: легко писать, удобно стирать. На деле такая доска — слабый инструмент для помощи в размышлениях: для того, чтобы перегруппировать инфу, приходится все заново переписывать.

Гораздо лучший аналоговый инструмент — просто свободная стена и малярный скотч (на скотче можно писать и клеить записки на стену). При необходимости пятьдесят записок перегруппировываются-переклеиваются за минуту. Немаловажно и то, что записки могут быть любой ширины.

Отлично работает перекладывание салфеток на большом полу. Но стена со скотчем еще умеет сохранять структуру, а салфеткам тяжело держаться в группе, слишком легко разлетаются.

(Конец примера.)

В обычном текстовом редакторе на листе можно записывать мысли, но он очень тяжело держит структуру — как правило, списки в нем удобно создавать, но не удобно потом тасовать элементы по разным спискам. Ситуация несколько улучшается, если на страницу вставить таблицу и засовывать данные в ячейки.

Лучше всего усложняются и перестраиваются на лету модели в «Апертуре» (в ней очень легко перекраивать иерархию тегов и проектных папок), и в «Воркфлоуи» (строки текста там очень легко переколбашивать по группам так, как внезапно захочешь).

Один из интересных вопросов навигационного дизайна — где следует разместить указатель: тут или вон за тем поворотом. (Естественно, это актуально в условиях, когда нельзя засрать все пространство указателями и тут, и за поворотом, и надо выбирать). Чтобы голова не пухла каждый раз от рассуждений (поворотов обычно много и у каждого устанешь рассуждать), пригодится какая-нибудь приближенная модель, помогающая разобраться и быстро принимать решения.

Вот, например, полезная в хозяйстве модель цветных навигационных чуваков (они же люди-батарейки).

Представим себе, что всю толпу людей, которая ходит по вверенному вам для засирания указателями району, можно покрасить в разные цвета. Всех пассажиров, идущих, например, налево к автовокзалу, мысленно покрасим в фиолетовый цвет. А всех, направляющихся направо на пересадку, например, мысленно покрасим в зеленый. Как мы увидим ниже, навигационным дизайнерам жилось бы гораздо проще, если бы можно было бы красить пассажиров из пульверизатора на самом деле, но увы, нужды навигационных дизайнеров не волнуют общество настолько, чтобы оно шло на такие жертвы, и поэтому мы будем красить людей в воображении.

Вот, к примеру, зеленый чувак:

Он застыл с чемоданом, потому что мы выдернули его из навигационного пространства и поместили в белое поле без указателей. Ему надо к зеленой цели, но он не знает, куда идти. Можно, конечно, пойти направо, но он не уверен, приведет ли это его к цели.

Такую вот неуверенность, когда человек встает и замирает, можно обозначить как нулевой заряд. И прямо сейчас в зеленом навигационном чуваке-батарейке кончилось навигационное электричество.

Но как только мы покажем парню указатель зеленого цвета — бац, и он отправляется в путь. Заряд появился:

(Напомним, что в реальном мире зеленый указатель — это, например, черный указатель с надписью «На пересадку»: мы используем в рассуждениях зеленую краску лишь для того, чтобы легче было об этом рассуждать и не ломать язык. Можно говорить «пассажиры пересадочного цвета», или «люди-автобусники», или там «библиотекари-имени-Ленина» — для модели это не важно, и поэтому выбран какой-то случайный цвет).

Обратим внимание на то, что навигационный заряд дает не только стрелка своего цвета. Указателем может быть на первый взгляд странная вещь. Например, другой человек, который движется уверенно, может придать навигационного заряда:

(Именно так в московском метро пассажиры ходят за сокращающими путь пассажирами, невзирая на любые запретительные знаки.)

Например, указателем может быть кто-то, кто явно не нашего цвета:

(Например, мы ищем выход из-под земли на улицу и уверенно движемся напротив потока пассажиров в мокрой уличной одежде. Или, например, мы ищем вход в гардероб, и ориентируемся по людям в смокингах (они разделись) и в плащах (эти еще нет). Люди разного цвета в нацигационной модели — стайки школьников и учителя, полицейские и террористы, мужчины и женщины у туалетов.)

Указателем нашего направления может быть — сюрприз — указатель на другое направление:

(Если мы раньше узнали, что направления тут может быть только два, то мы уверенно будем двигаться против чужих указателей.)

Указателем, дающим уверенность, может быть, кстати, не только картинка или человек, но даже и шум:

(Например, когда мы идем с дачи к путям пригородных электричек, мы легко ориентируемся по звуку. Или, например, улицы городов, по которым идет оживленное автомобильное движение — источник сильного гула шин.)

Эти примеры — примеры указателей, которые дают навигационную уверенность. Но есть места, которые ее отбирают.

Развилка без указателя, людей и шума — и наш чувак встал:

Заметим, что пассажиру гораздо легче выжить на перекрестке, если один из путей помечен, пусть даже и не своим цветом:

Еще один способ отобрать уверенность: долго не давать человеку указателя. Например, отправить его по длинному коридору минут на десять, и пассажир начнет испытывать ощутимый дискомфорт. Повторим картинку того, как он начнет сомневаться:

Это — частая ситуация в длинных переходах метро без указателей; там спасает поток других пассажиров, но он прекращается ближе к ночи, и можно легко ощутить чувство безнадежности и стараться найти кого-то, у кого можно спросить дорогу.

Или, например, вот еще одна неприятная ситуация — когда человеку-батарейке попадается на пути указатель не своего цвета:

Этот пример говорит нам, что нельзя подписывать только одну цель из двух, лежащих впереди — надо указать обе.

В целом, модель цветных навигационных чуваков-батареек хорошо отражает реальность и позволяет достаточно быстро рассчитывать, пора уже размещать указатель на пути у людей, или еще нет, даже без испытаний. Достаточно представлять теорию и уметь испытывать дискомфорт.